Александр Кондратьев - Сатиресса

Он подружился и с бывшей при стаде собакой, не Филаксом, который остался при доме, а с Мелампом. Новый товарищ мальчика был черной масти и ростом значительно ниже Филакса. Он был моложе, а слышал и видел несравненно лучше. Одно ухо Мелампа несколько лет тому назад было откушено в жаркой схватке с большой и сильной лисицей. О схватке этой рассказал Тему Хароп, и мальчик с горящими восторгом глазами слушал медленную речь старика, в то время как его маленькие загорелые руки сжимали новенький пастушеский посох…

К концу лета Антем первый раз в своей жизни увидел сатира. Это было в полдень. Козы попрятались в тень в разных частях долины. Хароп, сперва рассказывавший что-то мальчику про то, как в старые годы, скитаясь в дикой Фессалии, видел свадьбу кентавров, утомился и уснул.

Сын Керкиона, не любивший спать в полдень, плел из травы западню для кузнечиков, но работа продвигалась медленно; маленький пастух вспоминал Напэ и мысленно учился у нее плавать в неглубоком месте нагретой солнцем реки.

Внезапно он заметил, как навострил свое ухо и приподнял голову рядом с ним лежавший в тени Мелами. Мальчик стал вглядываться в ту сторону, куда обращена была морда собаки, и увидел, как на противоположном конце долины, скрываясь между кустов, вдоль отвесной скалы кралась едва заметная, похожая на человеческую фигура.

Антем различил слегка блестящую на солнце рыжеватую шерсть, мужской торс и козлиные ноги.

Страшные рассказы о сатирах разом поднялись в памяти, и мальчик стал быстро будить спавшего крепким сном старого пастуха.

Старец проснулся, поглядел в ту сторону, куда указывал ему перепуганный Антем, и вопросительно взглянул в его побледневшее лицо.

— Почему ты так струсил? — спросил наконец Хароп.

— Да ведь это сатир!

— Ну так что ж, сам вижу, что сатир. Да будить-то меня зачем понадобилось тебе? Сатир, как и мы с тобой, пить и есть хочет. Он теперь крадется к козам, чтобы пососать молока. Не следует ему мешать, потому что с их племенем пастухам нужно жить в мире, тогда и они будут отгонять от стада волков, медведей и лисиц, так что нам можно будет спать, не опасаясь пропажи. Да и козы будут лучше плодиться…

— Разве сатиры не трогают людей? Я слыхал, что они душат или разрывают на куски заблудившихся путников, — начал было взволнованный Антем.

— Все это пустяки. Может быть, в дальних странах и водятся свирепые, ненавидящие людей племена, но в наших горах сатиры кроткого нрава и не трогают никого. Женщине, правда, не следует одной далеко заходить в их владения, но пастухи и дровосеки живут с ними в мире Мой дед тоже был пастухом. Он рассказывал мне, как в молодости его полюбила одна сатиресса. Она приносила ему землянику в древесной коре, помогала пасти стадо, учила, как нужно вправлять у скота вывихнутые ноги и залечивать кусаные раны. Она открыла ему целебные свойства коры, листьев, деревьев и трав. Многое из слышанного от нее дед на старости лет передал мне. Только благодаря ему я умею делать так, что ни одна коза не уйдет за проведенную мной вокруг стада черту… Говорят, будто сатиресса эта имела от него детей… Ну, да это, вероятно, неправда, иначе он мне про то рассказал бы… Дети от союза человека и сатирессы имеют лицо более схожее с фавном. Хотя такие браки случаются крайне редко, так как сатирессы обычно пренебрегают людьми. Та, которая полюбила деда, была, кажется, не первой молодости… Если ты и впредь встретишь сатира — не беги от него, не замахивайся с криком копьем или посохом и не отгоняй его от коз, что бы он с ними ни делал, а без страха подойди к нему и постарайся узнать, не нужно ли ему чего-нибудь и не можешь ли ты ему быть полезен. Помни, что сатиры — наши старшие братья, рожденные Матерью Землей, и жили в этих горах задолго до появления людей… Если тебе представится в будущем случай приобрести дружбу кого-нибудь из их племени — не пренебрегай, но дорожи ею, ибо в дружбе они гораздо вернее людей… А теперь дай мне заснуть и впредь не тревожь моего покоя, даже если увидишь их целую дюжину…

Следующей весной Антему удалось поближе познакомиться с племенем сатиров. Зимой ему подарили новую девятиствольную, сделанную из хорошо просушенных тростинок свирель, скрепленную, правда, желтым воском, а не медью, но певшую с такими переливами, что даже козы первое время поворачивали головы, слушая игру Керкионова сына.

Как потом оказалось, его слушали не одни только козы. Сначала мальчик не обращал внимания на колышущуюся неподалеку от него листву густого кустарника и шелест ветвей во время его игры. Но, заметив однажды пару устремленных на него черных блестящих глаз, Антем перестал играть и, отступив шага на два от кустов, стал тревожно вглядываться в темно-зеленую чащу.