Марсель Эме - Зелёная кобыла [Роман]

— Так расшуметься на месте вечного упокоения! Сразу после мессы! Какой стыд! Как вы, Аделаида Одуэн, в кругу ваших детей…

— Но, господин кюре, поговорите и с Зефом, спросите его, кто начал первый…

— Я? Я даже и отвечать-то не хотел, а то, что я много знаю, так это не моя вина.

— Ты только ложь свою знаешь! И потом, когда имеешь такую дочку, как твоя…

— Замолчите же вы, — сердитым голосом закричал кюре, — стыдно вам должно быть, вам в первую очередь.

— Да, господин кюре, стыд — это для меня! А похвала, деньги и цветастые переднички — это все для ловкачки, которая животом зарабатывает себе на жизнь в Париже, после того как блудила здесь со своим отцом! Ишь, ей и деньжата, и переднички! Пожалуйста! Задрала юбку, и вот тебе денежки! Задрала еще раз — вот тебе опять! Средство известное — папашка урок хороший преподал…

Аделаида разошлась, она стряхивала с себя нависших на ней Жюльетту и тетку Элен. Кюре почувствовал, что она способна зайти очень далеко; он даже немного восхитился ее силой и обратил на Малоре суровый взор. Он сделал знак Зефу и его сыновьим, чтобы те уходили. Дрожавшие от стыда и страха, Малоре даже не ощущали в себе никакого гнева. Зеф, внимая священнику, простонал тоненьким голоском:

— Я просто не знаю… не знаю, как это могло получиться…

— Вы осел, — ответил кюре донесшимся до зрителей сухим голосом. — Ваши дела меня совершенно не интересуют.

Алексис отделился от группы Одуэнов и, подойди к Тентену Малоре, замыкавшему колонну, дал ему пинка. Тентен не протестовал; он только сделал маленький прыжок, прижавший его к сутане священника, и стряхнул со своих воскресных штанов отпечатавшееся на них в форме ботинка пыльное пятне. Этот эпизод несколько умерил пыл Аделаиды, ее саркастические замечания стали звучать все реже и рейсе, до тех пор пока Зеф со своими домочадцами не вышел за ворота кладбища.

К тому времени, когда обычно заканчивается месса, Оноре и Фердинан вышли на дорогу и пошли навстречу своим семьям. Ветеринар то и дело выражал свою радость по поводу отъезда Маргариты Малоре:

— Я оказался в деликатном положении из-за Вальтье. Эти мои визиты к Зефу были мне неприятны, а с другой стороны, не мог же я не ходить. Так что в доволен.

— Ну и ладно, тем лучше, — тихо ответил Оноре, — тем лучше.

— Ты говоришь «тем лучше», а у самого по-прежнему такой вид…

— У меня? Я доволен так же, как и ты. Пока она была здесь, трудно было понять, что к чему.

— Особенно если учесть, что эта девчонка все-таки, я бы сказал, с заскоками. Я уверен, что того маленького инцидента, который случился в четверг, не было бы, если бы не Маргарита. Прежде всего потому, что у Жюльетты не было бы основания идти к Малоре. Да и у Зефа тоже никогда бы и мысли не возникало приставать к нашей бедной Жюльетте, если бы его не подстегивало присутствие его дочери. Маргарита, наверное, пошутила как-нибудь слишком вольно. А Ноэль, он был дома… в общем, ты же ведь сам знаешь, какие они, эти молодые люди. Поэтому не надо принимать всю эту историю всерьез, как это делает Аделаида.

Оноре покачал головой и снисходительно улыбался. Когда они дошли до середины поля, на пересечении дорог им встретилась семья Бертье.

— Вы опоздали на такую прекрасную перепалку! — крикнул им Кловис Бертье. — Но Аделаида потрудилась там и за вас двоих, так что Малоре свое получили!

Ветеринар потер переносицу и посмотрел на брата.

— Что там такое могло случиться, а? Что там произошло? Скажи…

— А мне-то откуда знать? Меня же там не было.

Они встретили Русселье, Рюжаров, Бефов, Труске, которые, проходя мимо, бросали:

— Минуту назад такой там шурум-бурум разыгрался.

— Вы самую малость опоздали.

— Неплохо они сейчас поговорили.

— Ну, по правде сказать, еще та была сейчас заваруха.

— Эх, как там Аделаида рассерчала, не хуже любого мужика…

Оноре вел себя весьма достойно, улыбался, по пути приветствовал знакомых и не давал брату нарушить ритм прогулочного шага. Если кто-нибудь о чем-то его спрашивал, он отвечал: «Да, говорят» или «Похоже на то». А вот Фердинан, тот проявлял нервозность, краснел, теребил брата, вертел головой направо, налево, потом поворачивал ее опять направо, при этом не возвращая в исходное положение, отчего адамово яблоко оказывалось у него за спиной, шея перекручивалась на два оборота то в одну, то в другую сторону, и Оноре неоднократно приходилось ее выправлять. После встречи с Русселье Фердинан, почувствовав, что вот так, походя, перекинуться словечком со всей вереницей возвращающихся с мессы людей было свыше его сил, развернулся и пошел обратно, мучаясь от самых различных предположений и изводя брата расспросами: