Оноре Бальзак - Воспоминания двух юных жен

«Моим избранником, дорогая моя, станет только тот мужчина, который будет суров и горд с мужчинами, но мягок с женщинами. Его орлиный взор заставит тотчас замолчать любого насмешника. Он будет смотреть с улыбкой жалости на всякого, кто смеет глумиться над святыней, особенно же над вещами, в которых заключается поэзия сердца и без которых жизнь была бы так печальна. Я глубоко презираю людей, желающих лишить нас источника религиозных идей, столь утешительных для сердца. Поэтому вера моего избранника должна быть по-детски простодушной, но проникнутой непоколебимым убеждением умного человека, который глубоко постиг основания своих религиозных представлений.

Ум его, самостоятельный и своеобычный, будет чужд позерства и кичливости; он никогда не скажет ни одного лишнего, ни одного неуместного слова; собеседники его никогда не будут знать скуки, как не будет знать ее и он сам, ибо в глубинах его души будут таиться несметные сокровища. Все его помыслы будут благородными, возвышенными, рыцарскими, лишенными эгоизма. Ни в одном из его поступков не будет никакого расчета, никакой корысти. Недостатки его явятся следствием обширности его познаний, ставящих его выше окружающих. Я хочу, чтобы он во всем шел впереди своей эпохи. Исполненный предупредительности, в которой так нуждаются существа слабые, он будет добр ко всем женщинам, но ни одна из них не сможет покорить его: он будет ценить любовь слишком высоко, чтобы превращать ее в забаву. Поэтому может случиться так, что, будучи достоин самой страстной любви, он проживет жизнь в одиночестве. Но если однажды он встретит свой идеал, женщину, о которой грезил наяву, если он найдет существо, которое поймет его, завладеет его душой и осветит его жизнь лучом счастья, существо, которое будет сиять ему, словно звезда, сквозь тучи, застилающие небо над нашим хмурым, холодным, ледяным миром, существо, которое придаст совершенно новое очарование его жизни и заставит звучать те струны его души, что дотоле молчали, то, нечего и говорить, он сумеет узнать и оценить свое счастье. И этой женщине он подарит блаженство. Никогда, ни словом, ни взглядом, не оскорбит он любящее сердце, которое предастся ему со слепой доверчивостью ребенка, спящего на руках у матери, ибо если избранница его когда-нибудь очнется от этого сладостного сна, сердце ее будет навеки разбито; пустившись в это плавание, она поставит на карту все свое будущее.

Лицом, манерами, походкой, всем своим поведением и в большом и в малом этот человек будет подобен тем высшим существам, которые никогда не теряют простоты и непринужденности. Пусть сам он будет некрасив, но у него должны быть красивые руки; тех, кто ему безразличен, он будет встречать иронической и презрительной усмешкой, и лишь тех, кого он любит, будет озарять небесный сияющий взгляд, согретый теплом его души».

«Мадемуазель, — сказал он мне по-испански с глубоким волнением в голосе, — позвольте мне сохранить это на память о вас. Сегодня я имел честь давать вам урок в последний раз, а в этом письме содержится урок, который я хочу запомнить навсегда. Я бежал из Испании без гроша в кармане, но сегодня получил от родных сумму, которой мне достанет на жизнь. Я почту за честь порекомендовать вам вместо себя какого-нибудь бедного испанца». Он словно говорил: «Довольно мною играть». Он поднялся с невероятным достоинством и вышел; я была поражена такой деликатностью, не свойственной людям его сословия. Спустившись вниз, он попросил позволения поговорить с моим отцом. За обедом отец с улыбкой сказал мне: «Луиза, вы брали уроки у бывшего министра испанского короля, приговоренного к смерти». — «У герцога Сориа?» — спросила я. — «У герцога?! Нет, он больше не герцог, теперь он всего лишь барон де Макюмер, владелец поместья на Сардинии, — ответил отец. — По-моему, он большой оригинал». — «Не порочьте этим словом, всегда звучащим в ваших устах с долей насмешки и презрения, человека, который ничем не хуже вас и у которого, я уверена, возвышенная душа», — сказала я. — «Баронесса де Макюмер?» — воскликнул отец, глядя на меня с лукавством. Я опустила глаза, не удостоив его ответом. «Однако, — заметила моя матушка, — Энарес, должно быть, встретился у подъезда с испанским послом?» — «Да, — ответил отец, — посол спросил меня, не участвую ли я в заговоре против его повелителя, но весьма почтительно поклонился бывшему испанскому гранду».

Все это, дорогая моя госпожа де л'Эсторад, случилось две недели тому назад, и с тех пор я ни разу не видела человека, который влюблен в меня, а ведь он воистину влюблен. Что он сейчас делает? Я хотела бы стать мухой, мышью, воробышком. Я хотела бы проскользнуть к нему в дом и взглянуть на него, но так, чтобы он меня не видел. Этому человеку я могу сказать: «Умрите за меня!» И он пойдет на смерть — во всяком случае, так мне кажется. Наконец-то в Париже появился человек, о котором я думаю, человек, чей взгляд озаряет мою душу. О! я ни за что не покорюсь этому врагу! Как?! появился мужчина, без которого я не могу жить, который мне необходим! Ты вышла замуж, а я влюблена! Не прошло и четырех месяцев, как две голубки, парившие в облаках, упали с небес на грешную землю.