Оноре Бальзак: Гамбара

На последней ноте финального хора Гамбара остановился, меланхолически взял несколько аккордов и встал, чтобы выпить второй бокал жиро. От этого полуафриканского напитка запылало его лицо, побледневшее в те минуты, когда он так вдохновенно, с такою страстной силой исполнял оперу Мейербера.

— В этой опере есть решительно все, — заговорил он опять, — щедрый гений великого артиста дал нам в ней и комический дуэт, единственную шуточку, которую мог бы позволить себе дьявол, — искушение бедняги трубадура. Рядом с ужасным — издевательская шутка над единственной реальной картиной, нарисованной в этом возвышенном и фантастическом творении: насмешка над чистой и спокойной любовью Алисы и Рембо; дьявол заранее мстит им, внося смятение в их жизнь; только возвышенные души могут почувствовать, сколько благородства в этих комических ариях; вы не найдете тут ни слишком обильных рулад и завитушек нашей итальянской музыки, ни затасканных мелодий французских уличных песенок. Тут какое-то олимпийское величие. Горький смех божества — и удивление донжуанствующего трубадура. Без этой величавости был бы слишком резок переход к общему колориту оперы, запечатленному в этой неистовой буре уменьшенных септим, которая разрешается инфернальным вальсом, где перед нами предстают наконец дьяволы. Какой силы исполнена ария Бертрама в си минор, она гремит на фоне хора адских сил и, рисуя нам отчаяние отцовской любви, сливается с песнями дьяволов! А какой восхитительный контраст — ритурнель, возвещающая появление Алисы! Я все еще слышу ангельские, чистые звуки ее голоса. Будто соловей поет после грозы, не правда ли? В этих деталях сказывается великий замысел всей оперы. Что можно было бы противопоставить дикой сцене демонов, кишащих в преисподней, если не эту чудесную арию Алисы:

Золотая нить мелодии пронизывает всю мощную оркестровку, словно небесная надежда, расшивает ее изящнейшим узором. Сколько тут искусства и глубины! Никогда гений не отказывается от науки, которая руководит им. Здесь ария Алисы соединяется с хором дьяволов. Но вот в оркестре звучит тремоло. Это Роберта требуют на сборище демонов. Вновь появляется на сцене Бертрам. Тут кульминационный пункт, самый драматический момент в опере: речитатив, сравнимый лишь с самыми грандиозными творениями великих мастеров. Идет жаркая борьба между двумя силами — небом и адом; ее отражают две арии: «Да, ты меня узнала», построенная на уменьшенной септиме, и вторая — с великолепным верхним фа: «Небо — моя защита!». Перед нами столкновение ада и креста. Бертрам то грозит Алисе (мелодия тут полна самой яростной патетики), то старается ее прельстить, обращаясь, как всегда, к личной корысти. Появляется Роберт; мы слышим великолепное трио в си бемоль, без аккомпанемента. Происходит первая схватка двух соперничающих сил, оспаривающих друг у друга судьбу человека. Посмотрите, как это ясно видно, — заметил Гамбара и воспроизвел эту сцену со страстной выразительностью, поразившей графа. — Вся лавина музыки, начиная с четырех тактов литавр, неслась к этому борению трех голосов. Магия зла торжествует! Алиса убегает, и вы слышите дуэт Бертрама и Роберта. Дьявол вонзает сыну когти в самое сердце, терзает его, чтобы сильнее им завладеть, пользуется всеми соблазнами: честь, надежды, вечное и беспредельное блаженство в блистательных картинах проходят перед его глазами. Как Христа дьявол, возносит он Роберта на кровлю храма и показывает ему все радости земные, сокровища зла; но невольно он пробуждает в нем мужество и добрые человеческие чувства, которые Роберт изливает в возгласе:

Наконец, завершая оперу, звучит та же зловещая тема, с которой начиналась увертюра, — вот она, эта главная, эта великолепная ария, звучащая в сцене заклинания душ:

Блистательное развитие этого музыкального шедевра достойно завершается allegro vivace вакханалии в ре минор. Перед нами триумф адских сил! Несись, поток звуков, несись и чаруй нас своими бурными волнами! Духи преисподней схватили добычу, держат Роберта, пляшут вокруг него. Прекрасный гений, чьим назначением в жизни было побеждать и царствовать, гибнет. Демоны ликуют: нищета задушит гения, страсть погубит рыцаря.

И тут Гамбара развил тему вакханалии, импровизируя искуснейшие вариации и напевая их мелодию грустным голосом; казалось, он желал излить тайную боль, томившую его сердце.