Жан Жироду: Лгунья

Содом и Гоморра.

Сумасшедшая из Шайо.

Аполлон Белакский.

Троянской войны не будет.

Ундина.

Для Лукреции.

Гракхи.

Реджинальд избегал женщин. Не оттого, что он их не любил. Просто он, вероятно, острее своих друзей ощущал известную истину: в его возрасте мужчина перестает быть охотником и превращается в добычу. Стоит женщинам увидеть человека, перешагнувшего сорокалетний рубеж, как они наперегонки бросаются за ним в погоню, спеша перехватить у смерти все, что еще остается в нем от нежности, мудрости, да и от сил тоже. Они вступают, так сказать, на тропу охоты. Они преследуют его упорно и безжалостно, как гончие. Каждая женщина с удовольствием окутает саваном и тело и душу мужчины, загнанного, побежденного, погибшего ради нее. И, действительно, Реджинальд временами даже в себе прозревал то, что оправдывало эту охоту, — боязнь увидеть, как потускнеют, с победой старости, непонятые, никем не оцененные сокровища его души — доброта, ум, деликатность, неизрасходованные запасы нежности, все, что накапливалось в ней долгими годами. Социальный уровень любого собрания резко повышается с присутствием какого-нибудь эрцгерцога, явившегося инкогнито, пусть даже его считают обыкновенным торговцем. То же самое происходит и с моральным уровнем общества: его возвышает присутствие души, почитающей себя бесстрастной, но щедро наделенной благородством и преданностью, хотя бы и невостребованными.

Однако женщины не находили никакой пользы в том, чтобы благородство и преданность Реджинальда служили общему благоденствию, а не их личному. И если тот факт, что Реджинальд никогда не уединялся с женщиной, сообщал миру, как утверждали его друзья, особый блеск, особую теплоту, то почему бы этому блеску, этой теплоте не достаться одной из тех женщин, с которой он теоретически мог бы уединиться?! Случалось, конечно, что им удавалось уединиться с ним, заманив в ловушку, подобную глубокой яме с острым колом, в какую проваливаются слоны или тигры; например, пригласив его на встречу с друзьями, которых забывали позвать, или в мастерскую знакомой художницы, которой велено было не появляться до самого вечера, ну, а острый кол заменялся (знакомая художница, любящая, чтобы ее картинами любовались при ярком свете, пришла бы в ярость!) загадочным полумраком, что так способствует возвышению духа, но притом вполне годится и для всяких реальных проявлений. Увы, женщины расставляли свои тенета, не принимая во внимание ловкость Реджинальда (который ни на минуту не позволял себе вслух усомниться в том, что приглашенные друзья вот-вот позвонят в дверь, говорил о них, делал их главной темой беседы, создавал эффект их присутствия), забывая о его способности еще с порога отыскать — надо же рассмотреть картины знакомой художницы! — выключатель. Да, для того, чтобы поймать Реджинальда, требовалась, вероятно, хитроумнейшая ловушка в чаще джунглей, да еще глухой ночью при пасмурном небе, — в противном случае этот ловкач и звезды призвал бы себе на помощь. Самое печальное заключалось в том, что он никоим образом не выглядел тщедушным замухрышкой (попробовал бы кто-нибудь победить его в рукопашной схватке!) или женоненавистником (он вовсе не отрицал любовь). Поистине, это было ужасно, — он окутывал вас чем-то вроде флера святости, однако при этом сам отнюдь не выглядел неуязвимым, напротив, — даже казался слабым, слабостойким… Где-то в этой броне таилась же трещина, которую надлежало отыскать; увы, найти ее не удавалось никому. В нем было все, о чем может мечтать женщина, — неординарный, яркий, деликатный, идеальный мужчина до любви, идеальный мужчина после любви. Так где же она — любовь? Нет, решительно, следовало издать закон, не позволяющий тем редкостным особям, которых женское чутье нарекало истинными мужчинами, уклоняться от исполнения любовного долга!

А Реджинальд и не уклонялся. И он прекрасно знал себе цену как мужчине. Ему было известно, что он несет в себе заряд счастья, секрет счастья, и что он мог бы одарить им любую женщину. Все военные баталии и мирные разногласия, все победы и поражения в делах, коих он явился участником, породили хотя бы этот результат, пускай единственный, но драгоценный: они сотворили из него мужчину, достойного этого звания. Земля была планетой настоящих людей, коль скоро на ней жил Реджинальд. Если не считать двух весьма относительных недостатков его характера — способности прослезиться в театре и любви к кроссвордам, — он действительно достиг легкого, но неоспоримого сходства с тем, кого мы считаем нашим создателем.