Федор Сологуб: Жало смерти

Соблазняя, соблазнил он и себя самого смертным соблазном, — своим ядом отравленный отравитель.

Вначале он хотел отравить Колю и уйти. Потом уже он не думал о том, что уйдет. Пленили его мечты о смерти.

И Колины мечты и сны стали столь же безумны. Как будто бы одни и те же, переходили они от одного к другому.

Однажды днем встретились они у лесной опушки. Лицо у Вани было бледное, с отеками.

— Что ты бледный? — спросил Коля.

— Я нынче много мечтал, — рассказал Ваня.

Помолчали мальчики. Ваня огляделся кругом — не видать ли кого, — и сказал:

— Я знаю глубокое место. Как упадешь, так сразу и утонешь.

— А где оно? — спросил Коля.

Ваня засмеялся и показал Коле язык.

— Нет, — сказал он, — я тебе не покажу раньше, а то ты один уйдешь. А я хочу вместе с тобою.

Ваня обнял Колю и сказал злым и тихим голосом:

— Вместе с тобою, миленький.

Близко-близко от себя увидел Коля ясные, бессмысленные глаза, — и, как всегда, от этих глаз темное забвение окутало его. Все забылось, ни о чем не хотелось думать, — бездна в глазах…

Мальчики условились — уйти сегодня ночью и умереть.

— Сегодня мама играет, — сказал Коля.

— Вот и хорошо, — ответил Ваня.

И слова о маме не пробудили в Коле никакого чувства.

Ваня усмехнулся и сказал Коле:

— Только ты, как пойдешь, так крест дома оставь, — не надо его.

Ваня ушел. Коля остался один. Он не думал о Ваниных словах. Не то чтобы забыл. Тоска от этих слов осталась, и в глубине души затаились ядовитые слова.

Они жили и возрастали сами, а Коля жил, как всегда, обычными впечатлениями: мама, поиграть, качели, к речке сбегать, на улице мальчики, — все прежнее.

Но только все прежнее было страх как незанимательно. Скучно. Только надо, чтобы мама не видела, что скучно.

И кисленькая улыбочка, прежняя, привычная, всегда была у Коли навстречу маме.

Настала ночь. И она была печальная, тихая, темная, длинная, как последняя ночь.

Мама сегодня играла в театре. Ее любимая роль досталась ей, и это было первое представление. Мама была так рада. Она ушла сразу после обеда и не вернется: после представления — танцы до четырех часов. Коля будет уже спать, когда мама вернется.

Служанка напоила Колю чаем, уложила его, замкнула двери и ушла гулять. Коля остался один. Не в первый раз. Он не боялся.

Но когда звук замкнутой двери, легкий металлический звук, достиг его уха, чувство холодного отчуждения охватило его.

Он полежал в постели, на спине, глядя в темный потолок темными глазами.

«А мама?» — отрывочно подумал он.

«А мамы нет», — не то сказал кто-то, не то припомнились чьи-то слова.

Коля усмехнулся, тихо слез с кровати и начал одеваться. Он взял было башмаки, но припомнил, что земля теперь влажная, прохладная, — она обласкает ноги мягкими прикосновениями.

Мать сыра земля!

Коля бросил башмаки под кровать и подошел к окну. Полная луна, светло-зеленая и некрасивая, стояла на небе. Казалось, что она прячется за вершинами деревьев и подсматривает. Ее свет был тихий, неживой, и сквозь ветки проникал ворожащими и робкими лучами…

Ваня задворками прошел в сад Колиной дачи. В окнах везде было темно. Ваня тихонько стукнул в Колино окно. Оно открылось. Коля выглянул, — и он был бледный, и улыбался кисленькою улыбкою. Лунный свет падал прямо на Ванино лицо.

— Ты — зеленый, — сказал Коля.

— Уж какой есть, — отвечал Ваня.

Лицо его было спокойно и безвыразительно, словно неживое. Только жили глаза и блестели жидким, прозрачным блеском.

— Пойдем, что ли, — сказал он, — пора.

Коля, неловко цепляясь белыми маленькими руками за подоконник, вылез из окна. Ваня помог ему, — поддержал.

— Обулся бы, холодно, — сказал Ваня.

— А ты-то как же? — возразил Коля.

— Я-то ничего. Я не боюсь, — сказал Ваня и усмехнулся невесело.

— Ну и я тоже, — тихо сказал Коля.

Мальчики вышли из сада и пошли полем, узкою межою, к темневшему невдали лесу. Ваня шептал:

— Видишь, луна какая ясная. Там тоже люди были, да все умерли. Еще когда земля солнцем была. На луне тепло было, и воздух, и вода, дни и ночи сменялись, трава росла, а по траве-то, по росе, бегали веселые, босые мальчики. Ау, брат, все умерли, застыли, — кто их пожалеет!

Коля повернул к Ване лицо с кисленькою — грустною, — улыбкою и шепнул:

— Вот и мы умрем.

— Только ты не кисни, — хмуро сказал Ваня. — Еще заплачешь. Тебе холодно?

— Ничего, — тихо ответил Коля. — Скоро придем? — спросил он.