Симона де Бовуар - Сломленная

— В самом деле?

— Конечно.

— В субботу ты был у Ноэли.

Он взглянул на меня так холодно, что это было еще ужаснее, чем гнев:

— Ты шпионишь за мной!

У меня навернулись слезы на глазах:

— Речь идет о моей жизни, о моем счастье. Я хочу знать правду. А ты все лжешь.

— Я стараюсь избежать сцен, — сказал он с видом мученика.

— Я не делаю сцен.

— Да?

Каждое такое объяснение он называет сценой. Нет, я не делаю сцен. Но я неловка. Я не умею контролировать себя, вставляю замечания, которые его раздра-жают. Должна признаться, что стоит ему высказать какое-нибудь мнение, как я немедленно его опровергаю, так как мне кажется, что эти мысли подсказаны ею.

Воскресенье, 21 ноября.О своей связи с Морисом Ноэли, по словам Дианы, которой я не слишком верю, говорит один вздор. Для всех эта ситуация мучительна, но, несомненно, найдется разумное решение. Я, конечно, очень хорошая женщина, но мужчинам нравится разнообразие. Как она представляет себе будущее? Она ответила: «Поживем — увидим» или что-то в этом роде. Она была настороже.

Диана рассказала мне одну историю, правда слишком туманную, чтобы я могла ею воспользоваться. Ноэли едва не предстала перед Судебным советом, так как втерлась в доверие к клиенту другой женщины-адвоката, очень выгодному, и он забрал у той дело и передал его Ноэли. Такие поступки считаются во Дворце правосудия недопустимыми, а за Ноэли такие грехи водятся. Но Морис на это сказал бы: «Сплетни!» Я говорила ему, что дочь Ноэли жаловалась, будто мать совсем забросила ее.

— Все девочки в этом возрасте жалуются на своих матерей: вспомни трудности с Люсьенной. На самом деле Ноэли совсем не забросила свою дочь. Она учит ее самостоятельно выходить из затруднительных положений, жить своим умом, и она права.

Это как камень в мой огород. Он часто насмехался надо мной за то, что я как наседка.

— И эту девочку не смущает, что какой-то мужчина ночует у ее матери?

— Квартира большая, и Ноэли очень осторожна. Кроме того, она не скрывала от нее, что со времени развода в ее жизни бывали мужчины.

— Довольно странная откровенность матери с дочерью. Положа руку на сердце, скажи, тебе не кажется это несколько неприличным?

— Нет.

— Не представляю себе, чтобы у меня могли быть такие отношения с Колеттой или Люсьенной.

Он ничего не ответил. Его молчание красноречиво доказывало, что воспитательные методы Ноэли куда лучше моих. Я была задета. Вполне очевидно, что Ноэли ведет себя так, как это устраивает ее, не заботясь об интересах ребенка, тогда как я всегда поступала наоборот.

— В общем, — произнесла я, — все, что бы ни делала Ноэли, — хорошо.

Он сделал нетерпеливое движение:

— Ах, не говори все время о Ноэли.

— Как же я могу удержаться? Она занимает место в твоей жизни, а твоя жизнь касается меня.

— Одно тебя касается, другое нет.

— Как это?

— Например, моя работа. По-моему, она тебя не касается. О ней ты никогда со мной не говоришь.

В его голосе была злость. Я нежно улыбнулась ему.

— Дело в том, что я люблю и уважаю тебя независимо от того, что ты делаешь. Если ты станешь великим ученым, знаменитым и все такое, я не удивлюсь, ты на это, разумеется, способен. Но, признаюсь, в моих глазах это ничего тебе не прибавит. Тебе непонятно?

Он тоже улыбнулся.

— Да нет, понятно.

Он не первый раз жалуется на мое равнодушие к его карьере, и до сих пор я была даже довольна, что это его немного злит. Внезапно я поняла, что это было ошибкой. Ноэли читает его статьи, говорит о них, чуть склонив голову, с улыбкой восхищения на устах. Но как я могу изменить свое отношение? Это было бы шито белыми нитками. Весь этот разговор был мучителен для меня. Я уверена, что Ноэли плохая мать. Женщина, столь сухая и расчетливая, не может дать своей дочери того, что отдала своим дочерям я.

Понедельник, 22 ноября.Нет, я не должна преследовать Ноэли на ее территории. Нужно попробовать бороться на своей. Морис был так чуток к заботе, которой я его окружала, а теперь я его совсем забросила. Целый день наводила порядок в наших шкафах. Сложила на зиму летнюю одежду, очистила от нафталина и проветрила зимнюю. Заполненные шкафы, где каждая вещь — на своем месте, внушили мне оптимизм. Достаток, благополучие… Стопки тонких платков, чулок, вязаных вещей казались залогом полного благополучия и в будущем.

Вторник, 23 ноября.Я прямо больна от стыда. Я должна была это предвидеть. Когда Морис пришел обедать, лицо у него было как в наши самые худшие дни. Почти сразу же он бросил мне: