— У тебя всегда было преувеличенное представление о своей ответственности.
У нее я тоже спросила:
— Какой ты видишь меня?
Она взглянула на меня с удивлением.
— Я хочу сказать: как бы ты описала меня?
— Ты француженка до мозга костей. Кроме того, ты большая идеалистка. Ты беззащитна — это твой единственный недостаток.
— Единственный?
— Ну да. А в остальном ты живая, веселая, милая, Довольно краткое описание. Я повторила:
— Живая, веселая, милая… Казалось, она смутилась:
— А ты сама какой видишь себя?
— Похожей на болото. Все поглотила тина.
— Ты еще найдешь себя.
Нет, и это, наверное, самое худшее. Правда, я понимаю теперь, какое уважение испытывала в глубине души к самой себе. Но все те слова, которыми я пыталась его упрочить, убил Морис. Он отверг ту меру, которой я мерила себя и других. Мне никогда не пришло бы в голову спорить с ним, то есть с самой собой. Теперь я спрашиваю себя: во имя чего следует предпочитать внутреннюю жизнь жизни светской, созерцательность — легкомыслию, преданность — честолюбию? У меня было одно стремление — давать другим счастье. Но Морису я не дала счастья. Дочерям — тоже. Итак? Я больше ничего не знаю. Не только, какова я на самом деле, но и какой надо было быть. Черное перемешалось с белым, мир — хаос, и сама я утратила четкий облик. Как жить, не веря ни во что, не веря в себя самое?
Люсьенна возмущена тем, что я так мало интересуюсь Нью-Йорком. Раньше я нечасто вылезала из своей скорлупы, но когда это случалось, все меня интересовало: природа, люди, музеи, улицы. Теперь я мертва. Сколько же лет предстоит еще влачить мне, мертвой? Теперь, когда утром я открываю глаза, мне кажется, что невозможно будет прожить этот день до вечера. Вчера, в ванне, для меня было проблемой поднять руку: зачем нужно поднимать руку, зачем нужно переставлять ноги? Когда я одна, я по целым минутам стою на краю тротуара, не в силах двинуться с места.
23 марта.Завтра я еду. Вокруг меня все та же непроглядная тьма. Я телеграфировала Морису, чтобы он не приезжал в Орли. У меня нет мужества взглянуть ему в лицо. Ведь он уедет. Я вернусь, а он уедет.
24 марта.Ну вот. Меня встречали Колетта и Жан-Пьер. Я у них пообедала. Они проводили меня сюда. Окно было темным. Оно всегда теперь будет темным. Мы поднялись по лестнице. Они поставили чемоданы в общей комнате. Я не захотела, чтобы Колетта ночевала: нужно привыкать. Села за стол. И вот сижу. Смотрю на эти две двери: в кабинет Мориса и в нашу спальню. Они заперты. Запертая дверь, и что-то прячется за ней. Она не откроется, если я не пошевельнусь. Не шевелиться. Никогда. Остановить время. Остановить жизнь. Но я встану, я знаю. Дверь медленно отворится, и я увижу, что там, за ней. Это будущее. Дверь в будущее сейчас откроется. Медленно. Неумолимо. Я стою на пороге. Есть только эта дверь и то, что за ней. Мне страшно. И некого позвать на помощь.