Ромен Роллан - Четырнадцатое июля

Гош. Что и говорить, ты надежный товарищ. И все же в этой темной массе больше силы и здравого смысла, чем в любом из нас. Даже и нравственно она выше. Без народа мы — ничто. Откуда во мне эта жажда справедливости, это необъяснимое волнение, от которого у меня захватывало дух еще в детстве, когда к нам приходили вести из Америки, поднявшейся против английских деспотов? Откуда опьянение, которое я испытал две недели назад, когда наши депутаты поклялись не расходиться до тех пор, пока не освободят народ?

Гюлен. Откуда же, как не из тебя самого!

Гош. Нет, ты не понимаешь. Это такая сила, которая в тысячу раз превосходит мою. От нее распирает грудь. И я чувствовал ее во многих других простых людях — таких же рабочих и солдатах, как я. Ты не родился среди них, ты не умеешь читать в их сердцах. Да и сами они не разбираются в своих чувствах. Нищета, невежество, голод, заботы не оставляют им ни времени, ни сил познать самих себя. Они видят, но не верят своим глазам. Чувствуют, как бурлит в них сила, но сомневаются в ней — она пугает их. Чего бы только они не могли свершить, если б понимали свою силу! И чего они не свершат, когда поймут!

Гюлен. А что же способно объединить и направить в нужную сторону этот хаос?

Гош. Необходимость! Настанет момент, когда достаточно будет одного мановения — и миры рухнут.

Гюлен (ударяя его по плечу) . Ты — честолюбец! Ты мечтаешь властвовать над народом.

Гош. Безмозглый силач! Нашел честолюбца! Ты и вправду думаешь, что втайне я мечтаю о чинах? (Оглядывает свой мундир.)

Гюлен. А тебе так уж ничего и не надо? Что это с тобой сегодня? У тебя такой радостный вид. Уж не произведен ли ты в сержанты?

Гош (пожимая плечами) . Сегодня воздух насыщен радостью.

Гюлен. Однако ты не слишком требователен! Голод. Неминуемая резня. Твой народ на краю гибели... А с тобой что будет? Придется или идти против тех, кого ты любишь, или умереть вместе с ними.

Гош (улыбаясь) . Ну и прекрасно.

Гюлен. Ты находишь, что это прекрасно? Вот-вот грянет гром и все сокрушит.

Гош (смеется) . Да, прекрасно.

Гюлен (смотрит на него) . Ты веришь в свою звезду?

Гош (со смехом пожимает плечами) . Нет, Гюлен, не верю. Звезды — это для бездельников, для аристократов. У таких бедняков, как я, не бывает своей звезды. Ты-то знаешь, как я жил до сих пор. Крестной матерью мне была нужда. Ведь я сирота от рожденья и никогда не знал матери. Если б не моя старая тетка, торговка овощами, я бы воспитывался в каком-нибудь ханжеском приюте или был бы предоставлен своим дурным наклонностям. Благодаря тетке я познал трудолюбивую бедность, которая закаляет душу. Благодаря ей я узнал, сколько скрытых достоинств, сколько железной энергии в этом народе, над которым легко издеваться, сидя здесь, за столиком кофейной. Славная женщина! Всю жизнь она трудилась, как каторжная, но даже в старости так и не довелось ей узнать ни минуты отдыха; чтобы не умереть с голоду, она и в жару и в стужу выходила из дому и опухшими руками толкала свою тележку — и так до последних дней, когда она уже была тяжело больна и останавливалась на каждом шагу, до того мучило ее удушье. Но, несмотря ни на что, Гюлен, она умела смеяться! Я так и вижу ее румяное, улыбающееся лицо. Я, конечно, всячески старался найти себе в жизни какое-нибудь применение, снять с нее бремя забот обо мне. Начал я свой жизненный путь конюхом. Если меня произведут когда-нибудь в генералы, я не так буду рад, как в тот день, когда впервые заработал себе на кусок хлеба. Да! Это было совсем не плохое время! Даже и теперь я вспоминаю нашу конюшню с благодарностью! И есть за что! Там я прочитал Руссо. Как-то я подобрал в канаве грязные странички, вырванные из книги. (Я и сейчас не расстаюсь с ними.) Однажды в воскресенье товарищи мои разошлись, и я остался один в конюшне, растянулся на соломе подле лошадей и принялся читать... Нет, это было не чтение — я слышал, видел... Все окружающее исчезло. Дыхание Природы коснулось моего лица. Будто и не было между нею и мной Версаля. Я ощутил божественную силу сознания. Я остановился, я не мог читать дальше — я слышал, как кровь бурно приливает к сердцу, будто река струилась во мне. Я поднялся, плача и смеясь. Я кричал, я задыхался, я обнимал своих славных лошадок, я готов был заключить в объятья весь мир. Когда я думаю, Гюлен, что человек, даровавший нам такой неиссякаемый источник счастья, сам был глубоко несчастен, когда я думаю, что он, преданный друзьями, преследуемый глупыми насмешками, ожесточенный невзгодами, жил в убеждении, что все люди ненавидят и презирают его, — мне становится так стыдно, точно я сам повинен в этом позоре... Ах, зачем меня не было подле него, я бы защитил его. Теперь ты поймешь, почему я так сочувствую бедняге Марату, невзирая на все его заблуждения. Марат тоже страдает, как страдал Руссо, как страдают все, кто любит неблагодарный род человеческий. Я и сам часто только кажусь спокойным. Вот уж пять лет я под ярмом, которое на меня подлым обманом надели вербовщики королевской армии, но я не падаю духом: всюду можно трудиться на благо другим и прославиться. Конечно, не с легким сердцем я подчинился отвратительному произволу и позору этой жизни... Э! Насмотревшись и натерпевшись вдоволь, становишься неуязвимым. Вот и теперь я всего несколько дней как вышел из карцера, куда меня посадили по доносу клеветника. Три месяца меня гноили там, я терпел лишения, задыхался среди нечистот. Я бы умер, если бы мог умереть: ведь предусмотрительная природа дала мне такое тело, которое не дрогнет под любым обстрелом судьбы. Пять лет я надрываюсь и — все еще только капрал; никакой надежды выбраться из этой ямы, ибо нам запрещено все — даже мечты о повышении. Вот она, моя звезда, Гюлен! Жизнь жестока ко мне, и так будет всегда, я это чувствую. Я не из тех, кому везет от рождения. Что ж! Я не возлагаю никаких надежд на звезды. Единственное мое прибежище — во мне самом. И мне этого достаточно. Зло может неистовствовать сегодня; торжество несправедливости, все преступления деспотов и богачей, все безумие предрассудков, оглупляющих человека, не сломят моего духа, потому что свет во мне (показывает на свою грудь) и в сердцах моих братьев, таких же обездоленных, как и я. Ничто не способно погасить свет истины, она победит во всем мире! Но она не торопится — у нее в запасе вечность. Я тоже терпелив. Победа придет... Ты боишься грозы? Но ведь только во время бури вспыхивает небесный огонь. Так греми же, гром! Истина, испепели мрак!