Теодор Шторм - Всадник на белом коне

— Это умеем лишь мы, женщины, — сказала она с улыбкой, и Хауке, хоть и чувствовал еще боль утраты, взглянул на Эльке счастливыми глазами. Он тоже с охотой включался в хлопоты, когда требовалась его помощь.

Когда с наступлением сумерек — а происходило все это в начале сентября — уборка была закончена, Эльке взяла Хауке за руку и взглянула на него ободряюще своими темными глазами:

— А теперь идем к нам ужинать, я обещала отцу привести тебя; и потом ты уже спокойно сможешь вернуться к себе домой.

Когда они вошли в просторную комнату смотрителя, окна уже закрыли ставнями и на столе горели обе свечи. Старик хотел было подняться навстречу бывшему слуге, но тяжело опустился назад в кресло и только воскликнул:

— Молодец, Хауке, что не забываешь старых друзей! Подойди-ка поближе!

Хауке приблизился к его креслу, и смотритель сжал руку юноши пухлыми руками.

— Не сокрушайся, мой мальчик, все мы когда-нибудь умрем; а твой отец был не из худших!.. Ты, Эльке, поставь на стол жаркое, нам необходимо подкрепиться. Предстоит много работы, Хауке! Перед осенней проверкой нужно будет сделать много расчетов в связи с плотиной и водостоком, и возле западного кога имеются повреждения — как со всем этим справиться моей старой голове? А ты молодой, у тебя ум острей. Ты бравый парень, Хауке!

После сей длинной речи, сказанной от всего сердца, старик позволил себе откинуться на спинку кресла и с нетерпением воззрился на дверь; в комнату вошла Эльке, неся большую сковороду с жарким. Хауке, улыбаясь, стоял подле смотрителя.

— Садись же, — предложил ему старик. — Не станем терять времени даром, а не то жаркое остынет и будет невкусным.

Хауке казалось само собой разумеющимся помогать отцу Эльке в проверке счетов. С наступлением осенних ливней и позднее, через несколько месяцев, когда год подошел к концу, Хауке сидел со смотрителем над расчетами и старался, как только мог.

Рассказчик прервал повествование и огляделся. За окном громко крикнула чайка, а в коридоре затопали, как если бы кто-то стряхивал комья глины, налипшие на сапоги.

Смотритель и уполномоченные повернули головы к двери.

— Что там? — крикнул смотритель.

Крупный мужчина, с шапкой-зюйдвесткой на голове, вошел в комнату.

— Господин, — сказал он, — мы оба его видели, Ганс Никельс и я. Всадник на белом коне бросился в промоину.

— Где это было?

— Там только одна промоина. На участке Янсена, где начинается ког Хауке Хайена.

— Вы его видели только раз?

— Да, пронесся почти как тень; но это не значит, что он лишь раз там появлялся.

Смотритель поднялся с места.

— Прошу прощения, — обратился он ко мне. — Надо пойти взглянуть, где может приключиться беда.

Смотритель, вместе со сторожевым, покинул комнату, а за ним поднялись и все остальные.

Мы с рассказчиком остались одни в большой пустынной зале; сквозь незанавешенные окна, уже не заслоненные спинами сидящих, можно было видеть, как буря гонит по небу темные тучи.

Старик все еще оставался сидеть на своем стуле, с высокомерной, почти сострадательной усмешкой на губах.

— Тут как-то уж очень пусто стало, — заметил он. — Позвольте мне пригласить вас в мою комнату. Я живу здесь же, в этом доме, мне ли не знать, какой может быть погода на плотине? Уверяю вас, нам бояться нечего.

Я с благодарностью принял его приглашение, потому что начинал уже зябнуть, и мы при свете свечи поднялись по лестнице в мансарду, окна которой выходили на запад и были завешены плотными шерстяными коврами. На книжной полке хранилась небольшая библиотека, рядом с ней — портреты двух старых профессоров; у стола стояло большое кресло с боковыми стенками.

— Располагайтесь поудобней! — предложил мне приветливый хозяин и подбросил торфа в еще светящуюся угольками маленькую печку, которую венчал жестяной котелок.

— Еще немного, и скоро закипит. Тогда сварю нам по стаканчику грога, это должно вас подбодрить!

— В гроге нет необходимости, — заверил я. — И мне не захочется спать, пока я сопереживаю вашему Хауке!

— В самом деле? — Рассказчик взглянул на меня проницательно, после чего я поуютней устроился в кресле. — Итак, на чем мы остановились? Ах да, вспомнил. Ну так вот…

Хауке вскоре вступил в права наследства, и когда старая Антье Волерс скончалась, его земельный надел еще более увеличился. Но с тех пор как умер отец или, вернее, с тех пор как он произнес свои последние слова, росток, зародившийся в душе Хауке еще в детстве, значительно поднялся: молодой Хайен все более утверждался во мнении, что именно он призван быть смотрителем. Да так оно и было; Теде Хайен, который слыл умнейшим человеком в деревне, высказал это сыну как свою последнюю волю; надел Антье Волерс, подаренный отцом, стал первым камнем в основе намеченной Хауке величественной постройки. Конечно, чтобы сделаться смотрителем плотины, надо было владеть еще большей собственностью. Что ж, если его отец в течение нескольких лет жил бережливо, с целью приращения наследства, он, Хауке, тоже станет рачительным и достигнет большего! Силы отца уже давно иссякли, но Хауке еще много лет будет нипочем даже самая тяжелая работа. Правда, когда он, несмотря на все подколы и насмешки, старался помогать смотрителю в делах, касавшихся плотины, у него появилось немало недругов среди жителей деревни, да и Оле Петерс, давнишний соперник, тоже не так давно получил наследство и стал зажиточным хозяином. Вереница лиц скользила перед внутренним взором Хауке, и все глядели на него злобным взглядом; тогда юноша, вскипев от гнева, протягивал вперед руки, будто желая схватить врагов, оттеснявших его от должности, которая была ему, и только ему, предназначена! Эти мысли не покидали его, он постоянно жил ими, так что, помимо любви и чести, в его юном сердце произрастали тщеславие и ненависть. Но их он скрывал так глубоко, что даже Эльке ни о чем не догадывалась.