Эдвард Форстер - Семь рассказов

— Помогите как можете. В конце концов, это ради его же блага.

— Тогда подведите к нему сзади мула.

И вот, когда мистер Лукас уже решил, что одержал победу, он внезапно почувствовал, как его приподнимают с земли и сажают боком в седло. Мул тут же рысцой сорвался с места. Мистер Лукас ничего не сказал, ибо ему нечего было сказать, и даже когда они выехали из-под тени платанов и журчание ручья умолкло, на лице его не отразилось почти никаких чувств. Мистер Грэм бежал рядом, держа шляпу в руке; он приносил свои извинения:

— Я знаю, я вмешался не в свое дело, от всего, сердца прошу прощения. Но я надеюсь, право же, надеюсь, что когда-нибудь вы сами увидите, что я… а, черт!

Камень угодил ему прямо между лопаток. Он был брошен мальчиком, гнавшимся за ними по дороге. Позади бежала его маленькая сестра, она тоже кидала камни.

Этель громко позвала погонщика мулов, который вместе с миссис Формен был где-то впереди, но, прежде чем он успел прийти на выручку, появился новый противник. Это был молодой грек. Он кинулся к ним наперерез и попытался схватить за уздечку мула мистера Лукаса. К счастью, Грэм был опытный боксер: не прошло и минуты, как юноша, не в силах ему противостоять, уже лежал распростертый, с разбитым в кровь ртом, среди нарциссов. К тому времени как появился погонщик, дети, напуганные участью старшего брата, прекратили атаку, и спасательная экспедиция, если можно ее так назвать, отступила в беспорядке под платаны.

— Бесенята! — сказал мистер Грэм, торжествующе смеясь. — Вот вам современные греки в полной красе. Ваш отец для них — деньги, они считают, что мы вынули эти деньги у них из кармана, раз не дали ему остановиться в «хане».

— О, они ужасны… настоящие дикари! Не знаю, как вас благодарить. Вы спасли моего отца!

— Надеюсь, вы не сочли меня грубым.

— О нет, — чуть слышно вздохнув, сказала Этель. — Я восхищаюсь силой.

Тем временем кавалькада перестроилась, и мистера Лукаса, удивительно стойко, как заметила миссис Формен, переносившего свое разочарование, усадили на муле поудобней. Они поспешили вверх по склону соседнего холма, опасаясь еще одного нападения, и только когда поле боя осталось далеко позади, Этель, выбрав минуту, обратилась к отцу и попросила прощения за то, как она с ним обошлась.

— Ты был сам на себя непохож, дорогой папочка, ты меня просто напугал. Но теперь, слава богу, ты снова стал самим собой.

Он не ответил, и она решила, что он — вполне естественно — на нее обижен.

Благодаря прихотливости горного ландшафта роща, покинутая ими час назад, внезапно вновь возникла перед ними далеко внизу. «Хан» был скрыт зеленым куполом, но рядом, под открытым небом, все еще виднелись три крошечные фигурки, и в чистом воздухе чуть слышались далекие крики — то ли угрозы, то ли прощание.

Мистер Лукас придержал мула, поводья выпали у него из рук.

— Поехали же, папочка, милый, — ласково сказала Этель.

Он повиновался, и через минуту вершина холма навсегда скрыла роковое место.

Было утро, время завтрака, но из-за тумана горел газ. Мистер Лукас рассказывал о том, как он плохо провел ночь. Этель — которой предстояло через несколько недель выйти замуж — слушала, положив руки на стол.

— Сперва звонил входной звонок, потом ты вернулась из театра. Потом лаяла собака, потом мяукал кот. А в три часа утра какой-то хулиган прошел мимо дома, распевая во все горло. И еще в трубе у меня над головой булькала вода.

— Наверно, просто выпускали воду из ванной, — устало сказала Этель.

— Терпеть не могу, когда булькает вода. В этом доме невозможно спать. Я съеду отсюда, как только кончится квартал. Скажу хозяину без обиняков: «Я отказываюсь от этой квартиры по следующей причине: в ней невозможно спать». А если он скажет… скажет… что он скажет?

— Еще тост, папа?

— Спасибо, милочка.

Он принялся есть тост. Ненадолго наступили покой и тишина.

Но вскоре он снова заговорил:

— Я не намерен больше терпеть вечные упражнения на фортепьяно у соседей, пусть не думают, что я с этим примирюсь. Я им уже написал… не так ли?

— Да, конечно, — сказала Этель, позаботившаяся, чтобы письмо не дошло. — Я разговаривала с гувернанткой, она обещала, что уладит это. Тетя Джулия тоже терпеть не может шума. Я уверена, все будет в порядке.

Тетя Джулия, единственная незамужняя родственница, должна была после свадьбы Этель приехать и вести хозяйство в доме. Упоминать о ней не стоило: мистер Лукас начал громко вздыхать. Но тут прибыла почта.