— с младенцем случился припадок;
— мать (без сомнения руководствуясь ошибочными представлениями о человеческой анатомии) попыталась спасти младенца, соединив макушку его головы с грудной клеткой;
— двое мальчиков, не имевших для младенца никаких планов на будущее, кроме его немедленной гибели, выдирали локоны его волос в качестве памяти об этом роковом событии;
— две девочки, ожидавшие своей очереди за сувенирами, воспользовались этой возможностью, чтобы придушить третью;
— отец, пришедший в отчаяние от неподобающего поведения своих домочадцев, заколол себя и теперь ищет свой пенал, чтобы составить меморандум об этом событии.
В течение всего этого времени я не имел возможности попросить мою Амелию о сеансе позирования, но после ленча мне выпала такая удача. Представив тему фотографии в общих чертах, я повернулся к ней и сказал:
— Мисс Амелия, надеюсь, что до исхода дня мне выпадет честь обратиться к вам за негативом.
— Разумеется, мистер Таббс, — с милой улыбкой ответила она. — Неподалеку есть коттедж, куда вы можете прогуляться после ленча, а потом я буду к вашим услугам.
— Надеюсь, она устроит вам славное представление! — вмешался неуклюжий капитан Фланаган, коверкавший слова ужасным ирландским акцентом. — Не так ли, дорогая Мели?
— Надеюсь, это так, капитан Фланаган, — с большим достоинством ответил я, но моя вежливость была впустую потрачена на этого скота: он разразился хриплым хохотом, и мы с Амелией едва удерживались от смеха при виде его глупости. Тем не менее она тактично завершила эту сцену, обратившись к грубияну в мундире:
— Полно, капитан, мы не должны быть слишком суровы с ним. (Суровы со мной! Со мной! Храни тебя Бог, Амелия!)
Внезапное счастье этого момента едва не лишило меня самообладания; к моим глазам подступили слезы, и я подумал: «Мечта моей жизни исполнилась! Я сфотографирую девушку, которую зовут Амелия!» Я бы опустился на колени в благодарность перед нею, если бы скатерть не мешала мне это сделать и если бы я не знал, как трудно встать на ноги, находясь в таком положении.
Однако ближе к концу трапезы я воспользовался возможностью дать выход переполнявшим меня чувствам: повернувшись к Амелии, сидевшей рядом со мной, я прошептал:
— В этой груди бьется сердце, и если преступить порог…
Но тут воцарившееся за столом молчание предупредило меня, что лучше оставить фразу незавершенной. С восхитительным присутствием духа Амелия обратилась ко мне:
— Вы сказали «пирог», мистер Таббс? Капитан Фланаган, могу я попросить вас отрезать мистеру Таббсу кусочек сладкого пирога?
— Тут почти ничего не осталось, — произнес капитан, едва не уткнувшись в пирог своей здоровенной головой. — Может, передать ему блюдо, Мели?
— Нет, сэр! — запротестовал я, устремив на Фланагана взгляд, который должен был немедленно осадить его, но он лишь ухмыльнулся и сказал:
— Не скромничайте, Таббс, мой мальчик, в кладовой наверняка есть добавка.
Амелия с беспокойством смотрела на меня, поэтому мне пришлось проглотить свою ярость с остатками пирога в придачу.
После ленча, получив указания, как найти дорогу к коттеджу, я прикрепил к камере чехол для проявления фотоснимков на свежем воздухе, пристроил ее на плече и зашагал в сторону холма, о котором мне сказали.
Моя Амелия сидела у окна с шитьем в руках, когда я проходил мимо; идиот-ирландец околачивался рядом. В ответ на мой взгляд, исполненный неугасимой любви, она озабоченно сказала:
— Я уверена, что камера слишком тяжела для вас, мистер Таббс. Хотите, я позову мальчика-слугу, и он понесет ее?
— Может быть, ослика? — хихикнул капитан.
Я резко остановился и повернулся к ним, преисполненный уверенности, что человеческое достоинство и гражданские свободы нужно отстоять сейчас или никогда. Ей я просто сказал:
— Благодарю вас, благодарю! — целуя свою руку при этом; потом, устремив взор на глупца, стоявшего рядом с ней, я прошипел сквозь стиснутые зубы: — Мы еще встретимся, капитан!
— Конечно, Таббс, надеюсь на это, — ответил этот безмозглый чурбан. — Обед ровно в шесть, не забудьте!
Меня охватила холодная дрожь; мои усилия, стоившие великого труда, опять пропали впустую. Я снова взвалил камеру на плечо и угрюмо пошел дальше.
Через несколько шагов я пришел в себя; я знал, что она смотрит мне вслед, и моя походка вновь обрела упругую бодрость. Что для меня значили в этот момент все капитаны на свете? Разве им под силу нарушить мое самообладание?
Читать дальше