Жан-Мари Гюстав Леклезио - Онича

May и Джеффри спали в пустом доме, в комнате с закрытыми ставнями. Лежали друг подле друга на узкой кровати. Время от времени просыпались, Финтан слышал их голоса, смех. Они казались счастливыми.

Это был очень долгий день, почти бесконечный, как тот, что предшествовал отъезду Финтана и May из Марселя.

Финтан не захотел ложиться. Он хотел все видеть, все сохранить в памяти, на месяцы, на годы. Каждую улицу города, каждый дом, каждую лавку на рынке, ткацкие мастерские, склады на Пристани. Хотел бегать и бегать босиком без конца, как в тот день, когда Бони отвел его на край обрыва и показал овраг, долину реки Маму. Он хотел запомнить всё на всю жизнь. Каждую комнату «Ибузуна», каждую отметину на дверях, запах прохладного цемента в проходной комнате, коврик, под которым прятались скорпионы, сладкие лимоны в саду, листья, попорченные муравьями, пролет грифов в грозовом небе. Стоя под навесом веранды, он смотрел на вспышки молний. Ждал рычания грома, как на следующий день после своего приезда. Он не мог ничего забыть.

Начинался дождь. Финтан вновь ощутил упоение, как в первые дни после приезда. Стал бегать в траве по склону, который вел к реке Омерун. Посреди саванны возвышались замки термитов, похожие на башни из обожженной глины. Финтан нашел в траве сук, отломанный от дерева грозой. И стал яростно колотить им по термитникам. Каждый удар отдавался внутри его тела. Он колотил по термитникам и орал во все горло: «Pay, раа, арр!» Стены рушились, отваливаясь целыми кусками и выбрасывая на смертоносный солнечный свет личинок и слепых насекомых. Время от времени он останавливался, чтобы передохнуть. Руки болели. В голове звучал голос Бони: «Это же боги!»

Больше ничто не было правдой. К концу этого дня, к концу этого года не осталось больше ничего, Финтан ничего не сохранил. Все было обманом, как истории, которые рассказывают детям, чтобы у тех заблестели глаза.

Финтан перестал колотить. Поднял горсть красной земли, легкой пыли с живой личинкой, драгоценной, словно редкостный камень.

Задул ветер, предвестник дождя. Стало холодно, как ночью. Небо со стороны холмов сделалось чернее сажи. Беспрерывно плясали молнии.

Сидя на ступеньках веранды, May смотрела в небо, в ту же сторону. Утром было так жарко, солнце еще палило сквозь кровельное железо. Снаружи ни звука. Финтан бегал по саванне. May знала, что он вернется только ночью. Это был последний раз. Она думала об этом без грусти. Теперь у них начнется новая жизнь. Ей не удавалось представить себе, какой будет эта жизнь вдалеке от Оничи. Но зато она хорошо знала, о чем станет сожалеть там, в Европе: о мягкости женских лиц, о смехе детей, их ласке.

Что-то изменилось в ней. Марима положила руку ей на живот и сказала:

— Ребенок. — Она сказала это на пиджине: — Pikni.

May прыснула, и Марима тоже. Это была правда. Как она догадалась?

В саду Марима выпытала будущее у богомола, который всегда знает пол еще не рожденных детей. Богомол подобрал к груди лапы-щипцы.

— Девочка, — заключила Марима.

May ощутила дрожь счастья.

— Я назову ее Маримой, как тебя.

Марима сказала:

— Она родилась здесь. — И показала на землю вокруг, на деревья, на небо, на большую реку.

May вспомнила, что ей когда-то рассказывал Джеффри, перед своим отъездом в Африку: «Там люди считают, что ребенок рождается в тот день, когда был зачат, и принадлежит той земле, на которой это случилось».

Марима была единственной, кто знал.

— Не говори об этом никому.

Марима кивнула.

Теперь она ушла.

В полдень заглянул попрощаться Элайджа. Он возвращался в свою деревню по ту сторону границы, у Нконгсамбы. Пожал руку Джеффри, лежащему в кровати. Снаружи, на солнцепеке перед домом, ждала Марима. Стояла среди багажа — чемоданов, коробок с кастрюлями. Была там даже швейная машинка, прекрасный «Триумф», которую May купила ей на Пристани.

May спустилась, обняла Мариму. Сознавала, что они никогда больше не увидятся, и все же не испытывала грусти. Марима взяла руки May, положила их на свой живот, и May почувствовала, что Марима тоже ждет ребенка. Это было то же благословение.

Потом подъехал грузовик с брезентовым верхом, остановился на дороге. Марима и Элайджа загрузили свои вещи в кузов, Марима села впереди, рядом с шофером. И они скрылись в облаке красной пыли.

Около пяти часов начался дождь. Финтан сидел на своем любимом месте, на склоне, немного возвышавшемся над большой рекой. Видел другой берег, темную линию деревьев, красные, похожие на стену обрывы. Над Асабой небо было черным, как провал в никуда. Бежали облака, касаясь деревьев змеистыми щупальцами. Река была еще залита солнцем. Огромная, цвета грязи, с золотыми блестками. Виднелись наполовину затопленные острова. Вдалеке — Джерси, окруженный островками чуть больше пироги; ближе, возле устья Омеруна, — вытянутый, плохо различимый Броккедон. Возможно «Джордж Шоттон» затонул ночью, от него не осталось ничего. Финтан подумал, что так лучше. Вспомнил слова Сэбина Родса о крушении империи. Теперь, когда Ойя и Окаво ушли, все изменится, исчезнет, как развалившийся корабль, канет в золотистых речных наносах.