Жан-Мари Гюстав Леклезио - Онича

— Pickaninny stop along him fellow!

Другие кричали:

— Maïwot! Maïwot!..

Финтан выскользнул наружу. Ему было стыдно. Хотелось забрать May с собой на палубу. Вдруг он почувствовал движение. Едва различимое, легкое покачивание, приглушенную вибрацию машин, трепет воды, обтекавшей корпус. Ночь снаружи была черна, гирлянды лампочек, развешанных на грузовых стрелах, сверкали как звезды.

На носу суетились голландские матросы, отдавая швартовы. На мостике стоял помощник капитана, выделяясь в темноте своим белым мундиром.

Финтан добежал до самого края, чтобы взглянуть на нос корабля. Грузовая палуба медленно поднималась на волнах. Мимо проплывали огни бакенов, зеленый по левому борту, красный по правому, вспыхивая каждые пять секунд, и уже дул морской ветер, сталкивая меж собой гирлянды лампочек, неся прохладу, такую мягкую и мощную, что от нее колотилось сердце. В ночи еще слышался шум праздника, бренчанье пианино, визгливые голоса женщин, взрывы смеха, аплодисменты. Но все это было далеко, уносимое ветром, волнами, и «Сурабая» двигалась вперед, покидая сушу, направляясь к новым гаваням, к другим речным устьям. К Порт-Харкорту, Калабару, Виктории.

Перегнувшись через планширь, Финтан заметил огни Котону, уже нереальные, тонущие за горизонтом. Проплывали невидимые острова, море устрашающе рокотало на рифах. Форштевень медленно поднимался по ходу волн.

И тут на грузовой палубе, темной из-за слепивших глаза фонарей, Финтан обнаружил чернокожих, расположившихся для поездки. Пока белые веселились на празднике в салоне первого класса, они тихо поднялись на борт, мужчины, женщины с детьми, неся свои узлы на голове, один за другим по доске, служившей им трапом. Под присмотром старшего матроса разместились на палубе, между ржавыми контейнерами, у бортов, и ждали часа отправления, стараясь не шуметь. Быть может, какой-нибудь ребенок заплакал или же старик в лохмотьях, с худым лицом, монотонно тянул свой речитатив, свою молитву. Но музыка из салона заглушила их голоса; может, они слышали, как насмехался м-р Симпсон, передразнивая их язык: «Pickaninny stop along him fellow!», и как англичане кричали: «Maïwot! Maïwot!»

Финтан почувствовал от этого такой гнев и такой стыд, что захотел уйти, вернуться в салон первого класса. Ему казалось, что каждый чернокожий смотрит на него из темноты блестящим, полным упрека взглядом. Но мысль вернуться в большой зал, полный шума и запаха табака, была ему нестерпима.

Тогда Финтан спустился в каюту, зажег ночник и открыл тонкую школьную тетрадку, на которой большими черными буквами было выведено: ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. И стал писать, думая о ночи, пока «Сурабая», вся обвешанная лампочками, как рождественская елка, похожая на огромного стального кашалота, скользила под музыку в сторону открытого моря, медленно вздымая свой форштевень и унося к заливу Биафра уже заснувших чернокожих пассажиров.

Во вторник 13 апреля 1948 года, ровно месяц спустя после отплытия из устья Жиронды, «Сурабая» серым, дождливым вечером пришла на рейд Порт-Харкорта под тяжелыми облаками, цеплявшимися за берег. На причале стоял тот самый незнакомый мужчина, высокий, худой, с очками в стальной оправе на орлином носу и с редкими седеющими волосами. Одет он был в странный военный плащ до самых щиколоток, из-под которого виднелись брюки цвета хаки и черные блестящие ботинки, какие Финтан уже видел на английских офицерах с корабля. Мужчина поцеловал May, подошел к Финтану и пожал ему руку. Немного поодаль, за зданиями таможни, стоял большой изумрудно-зеленый «форд V-8», помятый и ржавый, с ветровым стеклом в звездчатых трещинках. May села впереди, рядом с Джеффри Алленом, а Финтан устроился на заднем сиденье, среди пакетов и чемоданов. По стеклам струился дождь. Вспыхивали молнии, приближалась ночь. Мужчина обернулся к Финтану и спросил: «Ты в порядке, boy [12] Мальчик ( англ. ). ?» «Форд» двинулся по грунтовой дороге в сторону Оничи.

Финтан высматривал молнии. Сидя под навесом веранды, следил за небом над рекой, глядя в ту сторону, куда шла гроза. Каждый вечер повторялось одно и то же. Закатное небо темнело на западе, над Асабой и островом Броккедон. С высоты террасы Финтану открывалась вся ширь реки, устья ее притоков Анамбары, Омеруна и большой плоский остров Джерси, заросший тростником и деревьями. Ниже по течению река плавно поворачивала к югу, образуя излучину, широкую, как морской залив, с неопределенными пятнами островков, которые казались дрейфующими плотами. Гроза кружила. В небе появлялись кровавые полосы, прорехи. Затем черная туча очень быстро поднималась вверх по реке, гоня перед собой летящих ибисов, еще освещенных солнцем.