Герман Гессе - Сказки, легенды, притчи

К завтраку он вышел с усталым лицом и темными тенями у глаз, сидя за столом, хмуро помешивал ароматный чай и долго с раздражением очищал от кожуры банан, пока не появился Бредли. Тот поздоровался, как всегда, кратко и холодно, затем громко крикнул боя и слуг, пустил их рысью, привередливо выбрал из связки самый спелый золотистый банан, энергично, с властной миной съел его, меж тем как слуга вывел его лошадь на залитый солнцем двор.

— Мне хотелось бы обсудить с вами один предмет, — сказал миссионер, когда Бредли уже собрался встать из-за стола. Тот бросил на Эгиона хмурый взгляд.

— Вот как? У меня мало времени. Что, непременно сейчас вам это нужно?

— Да, так будет лучше. Мне кажется, мой долг — сказать вам, что мне стала известна ваша непозволительная связь с индианкой. Вероятно, вы понимаете, насколько неприятно мне…

— Неприятно! — воскликнул Бредли, вскочив и злобно расхохотавшись. — Вы, сударь, больший осел, чем я думал! Как вы ко мне относитесь, мне, разумеется, абсолютно безразлично, но вы шпионите за мной в моем доме — по-моему, это подло. Ну, тянуть волынку незачем. Даю вам сроку до воскресенья. Будьте любезны за это время подыскать себе в городе другое жилье. В моем доме я не потерплю вас больше ни дня!

Эгион был готов к резкому ответу, но отнюдь не к подобному обороту дела. Однако он не испугался и сдержанно сказал:

— Мне будет только приятно избавить вас от обременительного долга гостеприимства. Всего доброго, мистер Бредли.

Эгион вышел за дверь, и Бредли проводил его внимательным взглядом — и недоумевая, и забавляясь. Потом он разгладил свои жесткие усы, ухмыльнулся, свистнул собаку и спустился по деревянным ступеням во двор, собираясь ехать в город.

Оба в душе были довольны, что произошла эта быстрая грозовая стычка и выяснение отношений. Однако к Эгиону теперь внезапно подступили заботы и вопросы, которые еще час назад маячили где-то в приятном далеке. И чем серьезней он размышлял о своем нынешнем положении, чем больше убеждался, что ссора с Бредли немногого стоит и что, напротив, распутывание густого переплетения множества сложностей стало неумолимой необходимостью, тем большая ясность и благодать воцарялись в его мыслях. Житье в этом доме, бездеятельность, неутоленные желания и попусту растраченное время успели уже стать для него мукой, и простая натура Эгиона не вынесла бы ее дольше, а потому он радовался окончанию своей полуневоли и не заботился о том, что ждет его впереди.

Был ранний утренний час, и один из уголков сада, любимое место Эгиона, еще лежал в прохладной полутени. Ветви разросшихся кустов склонялись здесь над маленьким, облицованным камнем бассейном; когда-то он был построен для купанья, но со временем пришел в запустение, и теперь в нем обитала семейка желтых черепах. Сюда Эгион принес бамбуковое кресло и, удобно расположившись, стал смотреть на бессловесных тварей, а те нежились в лености и благодати под теплой зеленой водой, безмятежно поглядывая вокруг умными круглыми глазками. По ту сторону бассейна находился хозяйственный двор, там, как обычно, сидел в уголке ничем не занятый мальчик-грум и что-то напевал — монотонный, чуть гнусавый звук песни набегал легкими волнами и растекался в теплом воздухе; после бессонной, взволнованной ночи к Эгиону незаметно подкралась усталость, он закрыл глаза, бессильно уронил руки и заснул.

Проснувшись от укуса какой-то мошки, он со стыдом обнаружил, что проспал почти до обеда. Но теперь он чувствовал свежесть, ничто его не омрачало, и, не откладывая на потом, он принялся наводить порядок в своих мыслях и желаниях, потихоньку распутывать сложную путаницу своей жизни. И тут он с несомненной отчетливостью понял то, что уже давно сковывало его, что наполняло страхами его сны: конечно, приехав в Индию, он поступил хорошо и разумно, и все же ни подлинного призвания в душе, ни побуждения для деятельности миссионера у него нет. Он был достаточно скромен, чтобы признать в этом свое поражение и досадный изъян, однако причин для отчаяния не было. Напротив, теперь, когда он решился подыскать себе более подходящее занятие, ему подумалось, что именно Индия с ее богатствами может стать его надежным пристанищем и новой родиной. Конечно, жаль, что эти индусы сделали ставку не на тех богов, на каких следовало, да только не его это дело — пытаться что-либо здесь изменить. Он призван покорить эту страну для себя и для других, взять от нее все лучшее, отдать же ей свою зоркость, свои знания, свою жадную до дела молодость, он с радостью будет трудиться там, где найдется для него применение.