Герман Гессе - Сказки, легенды, притчи

Слабое, повеявшее благоуханием далеких детских воспоминаний чувство родного дома, что с такой легкостью овладевает путешественником на чужбине при виде счастливой семьи у домашнего очага, слабое чувство родного дома, ни разу не коснувшееся души миссионера в бунгало Беркли, вдруг проснулось в Эгионе, и ему подумалось, что в эту индийскую хижину пришел он не так, как приходит путник, застигнутый непогодой в дороге, — нет, ему, заплутавшему на сумрачных жизненных перепутьях, здесь наконец-то забрезжили вновь смысл и радость естественной. Праведной, непритязательной жизни. По тростниковой крыше хижины то шелестел, то громко стучал буйный ливень, он стоял за порогом блестящей и плотной стеклянной стеной.

Хозяева весело, без стеснения беседовали с необычным своим гостем, но, когда под конец они почтительно задали вполне естественный вопрос, какие цели и намерения привели его в их страну, Эгион смутился и заговорил о другом. Снова, как уже не раз, скромному юноше показалось чудовищной самонадеянностью и дерзостью то, что он приехал сюда посланником далекого чужого народа, приехал отнять у этих людей их бога и веру и навязать им своих. Раньше он думал, что робость исчезнет, как только он получше овладеет языком индусов, но сегодня с неотвратимой ясностью осознал, что заблуждался, ибо чем лучше он понимал этот смуглый народ, тем больше чувствовал, что он не вправе и не желает властно вторгаться в его жизнь.

Ливень утих, мутные от тучной рыжей земли потоки катили вниз по горбатой улочке, лучи солнца прорвались сквозь влажно блестящие стволы пальм и слепящими яркими бликами вспыхнули на гладких гигантских листьях банановых деревьев. Миссионер поблагодарил их за приют и хотел уже попрощаться с хозяевами, как вдруг пала тень и потемнело в маленькой хижине. Он быстро обернулся и увидел, что в хижину, бесшумно ступая босыми ногами, вошла юная женщина или девушка; при виде чужого человека она испугалась и бросилась в угол за очагом, где прятался мальчик.

— Поди сюда, поздоровайся с господином! — позвал ее отец. Девушка робко шагнула вперед и, скрестив руки на груди, несколько раз поклонилась. На ее густых черных волосах сверкали дождевые капли, англичанин несмело коснулся рукой ее волос и произнес приветствие; покорные шелковисто-текучие пряди были под его ладонью, и тут девушка выпрямилась и ласково улыбнулась, глядя на него прекрасными темными глазами. На шее у нее было ожерелье из розово-красных кораллов, над щиколоткой — массивный золотой браслет, и вся ее одежда состояла лишь из высоко подвязанного вокруг стана куска красно-коричневой материи. Так, в безыскусно простой красоте предстала она перед изумленным чужеземцем, и косые лучи солнца мягкими бликами играли на ее волосах и на гладких смуглых плечах, и ярко блестели ровные мелкие белые зубы под приоткрытыми юными губами. Роберт Эгион восхищенно смотрел на девушку, ему хотелось заглянуть в эти безмятежные кроткие глаза, но вдруг он смутился — влажное благоухание ее волос, нагие плечи и грудь привели его в смятение, и он поспешно опустил глаза, встретив невинный взгляд. Он достал из кармана маленькие стальные ножницы, которыми подстригал усы и ногти и пользовался при сборе растений для гербариев. Эти ножницы он протянул девушке, хорошо зная, что делает ценный и дорогой подарок. И она приняла дар нерешительно-робко, не веря своему счастью, а ее родители рассыпались в благодарностях; затем, когда Эгион попрощался и вышел из хижины, девушка выбежала за ним, схватила его левую руку и поцеловала. От легкого теплого прикосновения нежных лепестков ее губ Эгиона бросило в жар — с какой радостью он поцеловал бы эти губы! Но он только взял обе ее руки в свою, поглядел ей в глаза и спросил:

— Сколько тебе лет?

— Не знаю, — ответила девушка.

— А как тебя зовут?

— Наиса.

— Прощай, Наиса, и не забывай меня!

— Наиса не забудет своего господина.

Он ушел и отправился домой в глубокой задумчивости, и когда уже вечером, в темноте, добрался до дому и вошел в свою комнату, то лишь тут вспомнил, что за весь день не поймал ни одной бабочки, ни одного жука, не собрал ни цветов, ни листьев. Его жилище — холодный холостяцкий дом с бездельниками-слугами и хмурым суровым хозяином — еще никогда не казалось ему столь безотрадным и чужим, как в этот вечерний час, когда он зажег маленький масляный светильник и раскрыл перед собой на шатком столике Библию.

В эту ночь, когда после долгих беспокойных раздумий миссионер наконец заснул под назойливое жужжанье москитов, ему приснился удивительный сон.