Энтони Троллоп - Смотритель

В прихожей мистер Хардинг пожал каждому руку и каждому сказал доброе слово о его заботах и хворях, и они, что-то промямлив в ответ, расползлись по своим норам.

Все, кроме Банса, который остался попрощаться отдельно.

— Есть ещё бедный старый Белл, — сказал мистер Хардинг. — Я не могу уйти, не простившись с ним. Идёмте со мной, Банс, и возьмите вино.

Они отправились к дому стариков и вошли к Беллу, который, как всегда, лежал на кровати.

— Я пришёл проститься с тобой, Белл, — произнёс мистер Хардинг громко, поскольку старик был туг на ухо.

— А вы правда уходите? — спросил Белл.

— Да, и принёс тебе вина, чтобы мы расстались друзьями, как жили.

— И вы правда уходите? — повторил старик.

— Да, правда ухожу, Белл.

Бедный лежачий старик по-прежнему держал руку мистера Хардинга в своей, и тот подумал было, что встретил искру тепла в том, в ком меньше всего ждал: бедный старый Белл почти выжил из всех человеческих чувств.

— И, ваше преподобие, — начал Белл и замолчал. Его дряхлая голова тряслась, впалые щёки втянулись ещё глубже, глаза на мгновение загорелись, — и, ваше преподобие, значится, мы получим по сто фунтов в год?

Как мягко постарался смотритель загасить ложную надежду, жестоко смутившую покой умирающего! Неделя — и он стряхнёт тленную оболочку[67], через одну короткую неделю Господь заберёт его душу к себе; ещё семь томительных дней и ночей недвижной бесчувственности, и всё будет кончено для бедного Белла в этом мире; и все же в последних своих членораздельных словах он требовал денег и почитал себя истинным наследником богатств Джона Хайрема! Да не вменится ему, бедному грешнику, этот грех!

Мистер Хардинг, расстроенный, вернулся в свою гостиную, и Банс вместе с ним. Мы не будем описывать прощание этих двух хороших людей. Тщетно мистер Хардинг утешал старого товарища; Банс был убеждён, что всё доброе у него позади. Богадельня стала ему счастливым домом, но счастье ушло. Здесь он обрёл почёт и дружбу; он уважал хозяина, а хозяин — его, здесь ему давали всё, потребное душе и телу. Он плакал при расставании, а стариковские слёзы горьки.

— Для меня всё в мире кончено, — сказал он, в последний раз стискивая руку мистера Хардинга. — Мне осталось простить тех, кто причинил мне зло, и умереть.

Банс ушёл. Тогда мистер Хардинг дал волю своему горю и тоже зарыдал.

Наш рассказ окончен; нам осталось лишь собрать нити повествования в аккуратный узел — работа нетрудная как для автора, так и для читателей. У нас было мало персонажей и мало волнующих событий, так что, если бы не обычай, мы предоставили бы воображению всех заинтересованных сторон домыслить, как разрешились события в Барчестере.

Наутро после дня, завершившего нашу последнюю главу, мистер Хардинг под руку с дочерью покинул богадельню в ранний час и спокойно уселся завтракать в наёмных комнатах над аптекарской лавкой. Торжественных проводов не было; никто, даже Банс, не видел, как мистер Хардинг оставил старое жилище, и в аптеку он вошёл так же просто и без церемоний, как если бы заглянул за пластырем или леденцами от кашля. Когда Элинор проходила в ворота и по мосту, на глаза ей навернулись слёзы, но мистер Хардинг шагал упругой походкой и под новый кров вступил с весёлым лицом.

— Ну вот, милая, — сказал он, — всё под рукой, и здесь ты можешь приготовить чай не хуже, чем в богадельне.

Так что Элинор сняла шляпку и приготовила чай. И так бывший смотритель Барчестерской богадельни завершил свой побег и перебрался на новое место.

Довольно скоро архидьякон заговорил с отцом о назначении смотрителя. Разумеется, он подобрал три или четыре собственные кандидатуры, учитывая, что план мистера Камминга касательно Пуддингдейлского прихода оказался неосуществим. Смогу ли я изобразить его изумление, когда отец объявил, что не будет назначать мистеру Хардингу преемника?

— Если мы сумеем всё уладить, мистер Хардинг вернётся, — сказал епископ, — а если не сумеем, то неправильно будет ставить какого-либо другого джентльмена в столь жестокое положение.

Тщетно архидьякон спорил, увещевал и даже грозил, тщетно в самой суровой манере обращался к отцу «милорд», тщетно восклицал: «Боже великий!» тоном, перед которым дрогнул бы целый синод, не то что слабый и дряхлый епископ. Никакие силы не могли понудить епископа назначить нового смотрителя взамен мистера Хардинга.

Даже Джон Болд пожалел бы архидьякона, когда тот в расстроенных чувствах возвращался в Пламстед: церковь рушится, нет, уже пала в прах; её служители без боя сдаются под натиском врагов, а один из наиболее почитаемых епископов — человек, по общему мнению совершенно послушный ему, доктору Грантли, во всех такого рода вопросах! — положительно настроен капитулировать и признать себя побеждённым!