Джузеппе Томази ди Лампедуза - Леопард

В наступавших сумерках он принялся подсчитывать, сколько же времени прожил по-настоящему. Его мозг уже не справлялся с простейшими вычислениями: три месяца, двадцать дней, всего шесть месяцев, шестью восемь… восемьдесят четыре… сорок восемь тысяч… восемьсот сорок тысяч. Он наконец справился. «Мне семьдесят три года, по грубым подсчетам, я жил, по-настоящему жил, два-три года, не больше». Сколько же длились страдания и скука? Бесполезно считать: все остальное — семьдесят лет!

Он почувствовал, что его рука более не сжимает руки племянника, Танкреди быстро встал и вышел… Теперь уже не поток, уже не река рвалась наружу, а бурный океан, весь в пене и обезумевших волнах…

Должно быть, он снова потерял сознание и затем вдруг обнаружил, что лежит на кровати. Кто-то держал руку на его пульсе. Беспощадное отражение моря в окне слепило ему глаза; по комнате разносились свистящие звуки, то был его хрип, но он не знал об этом. Вокруг собралась небольшая толпа, кучка каких-то посторонних людей, которые глядели на него испуганно и пристально.

Понемногу он стал узнавать: Кончетта, Франческо Паоло, Каролина, Танкреди, Фабрициетто. Руку на пульсе держал доктор Каталиотти. Он думал, что встретил его улыбкой, но этой улыбки никто не заметил: все, кроме Кончетты, плакали; плакал и Танкреди: «Дядя, дорогой дядюшка!»

Вдруг, пробивая себе дорогу через эту кучку людей, показалась молодая стройная дама в дорожном костюме каштанового цвета с широким турнюром, в соломенной шляпе с вуалью, не скрывавшей лукавой привлекательности ее лица. Ручкой в замшевой перчатке она расталкивала плачущих и с извинениями приближалась к постели умирающего. То была она, то было всегда желанное ему существо, наконец пришедшее за ним; странно только, что она такая молодая, должно быть, поезд скоро отойдет. Когда они уже стояли лицом к лицу, она приподняла вуаль; целомудренная, но готовая отдаться, она показалась ему еще прекрасней, чем в те минуты, когда он вглядывался в ее лицо сквозь звездные просторы.

Грохот океана замолк навсегда.

Визит монсеньера викария. — Картина и реликвии. — Комната Кончетты. — Визит Анджелики и сенатора Тассони. — Кардинал. — Конец реликвий. — Конец всему.

Тот, кто навещал старых девиц Салина, почти всегда обнаруживал на стульях в прихожей по крайней мере одну шляпу священника. Девиц было три; тайная борьба за первенство в доме вызвала среди них раздоры, и каждая, обладая до некоторой степени сильным характером, желала иметь собственного исповедника. Как было принято тогда в девятьсот десятом году, исповедь совершалась на дому, а угрызения совести кающихся требовали ее частого повторения. К небольшому взводу исповедников пришлось добавить духовника, который каждое утро служил мессу в домашней капелле, а также иезуита, взявшего на себя общее духовное руководство домом, и монахов и священников, являвшихся за подаяниями для того или иного прихода или на какое-либо благочестивое дело.

Читателю должно быть ясно, что хождение духовных лиц было непрестанным, вот почему прихожая виллы Салина часто напоминала одну из тех лавок на площади Минервы в Риме, где выставляют в витрине всевозможные головные уборы духовенства, от огненно-красных кардинальских до черных как уголь шляп сельских священников.

В этот майский полдень тысяча девятьсот десятого года здесь скопилось неимоверное количество шляп священнослужителей. О присутствии генерального викария палермской епархии свидетельствовала широкополая шляпа из тончайшего касторового сукна восхитительного цвета фуксии, подле которой лежала лишь одна перчатка с правой руки, вывязанная из шелка того же деликатного оттенка; о том, что его сопровождал секретарь, можно было узнать, взглянув на шляпу из блестящего черного ворсистого плюша с тонкой фиолетовой лентой; присутствие же двух отцов иезуитов угадывалось по смиренным шляпам из мрачного фетра, символизировавшим сдержанность и скромность. Шляпа домашнего духовника занимала место на отдельном стуле, как полагается человеку, который находится под следствием.

Сегодняшнее собрание было не обычным и даже значительным. В соответствии с папскими распоряжениями кардинал-архиепископ начал проверку частных капелл своей епархии с целью удостовериться в заслугах лиц, которым дозволено отправлять в них богослужение, а также убедиться, насколько убранства этих молелен, правильность службы и подлинность почитаемых там реликвий согласуются с канонами церкви.