Курбан Саид - Девушка из Золотого Рога

— Вот как, — проговорил Курц — далекий оазис в пустыне, вот значит, о чем вы читаете. А там есть женщины?

— Да, там есть женщины. Они живут на крышах. Все крыши соединены между собой. Мужчинам туда вход воспрещен. Женщинам нельзя выходить на улицу. Между крышами и улицами располагаются квартиры, где мужчины встречаются с женщинами. Странный мир. Иногда мне кажется, что когда-то я уже была там.

— Странный мир, — повторил Курц.

Он стоял перед ней в полумраке пропахшей духами комнаты. Неожиданнно, он нагнулся к ней.

— Азиадэ, — сказал он, взяв ее руку, — не только в Гадамесе, но и здесь люди разделены крышами и улицами. Еще жестче, чем в Гадамесе. Нет дороги от души к душе. Люди обречены на одиночество, будь это в Сахаре или здесь, в каменных джунглях большого города.

Он совсем приблизился к Азиадэ и прошептал:

— Одинокой остается женщина в брачной постели и одиноким чувствует себя странник в повседневной жизни. Лишь изредка, очень редко, загорается…, — он умолк, а потом обхватил голову Азиадэ и поцеловал ее в губы. Она резко вздрогнула. Он притянул ее к себе, и его руки стиснули ее тело. Курц прижал ее голову к груди и она ощутила его горячее дыхание на своей шее.

Вдруг Азиадэ резко вскинула голову. На Курца сверкнули два полных бешенства глаза. Она вцепилась руками в его горло и резко оттолкнула, ударив его коленом в живот. Он увидел ее дрожащие побледневшие губы, которые приближались к нему. Бешеные глаза сузились в щелочки. Азиадэ неожиданно свистнула коротко и громко, как какая-то хищная птица, и впилась зубами во что-то чужое и рыхлое. Курц в ужасе отпрянул. Он пытался оторвать от себя это маленькое дикое тело, вцепившееся в него.

Они безмолвно боролись в полумраке душной комнаты. Охваченная животной ненавистью Азиадэ вонзала зубы в плоть постороннего мужчины и чувствовала во рту соленый привкус его крови. Курц зашатался.

Она резко отпрыгнула в сторону и остановилась посреди комнаты, опустив голову и вытирая носовым платком рот. По лицу Курца текла широкая струя крови. С позеленевшим лицом он обессилено упал в кресло.

Азиадэ, не проронив ни слова, вышла из комнаты. Когда она появилась в ярко освещенной зале, глаза ее все еще сверкали бешенством, упоение битвой, торжество победителя. На круглом столе стоял большой бокал с крюшоном. Она залпом опустошила его. Впервые в жизни она почувствовала вкус алкоголя. Ей казалось, будто ее тело пронзает пылающее копье.

Так значит это и вправду могло произойти! Друг ее мужа мог намереваться соблазнить ее. Азиадэ подошла к зеркалу. Она казалась себе замаранной, запятнанной, извалянной в нечистотах. Лица гостей кружились у нее перед глазами. Кто-то смеялся, и это было похоже на ночной вой гиены. Она пошла дальше, скомкав в руках, запачканный кровью платок.

Через две комнаты на диване сидел Хаса.

— Можно это, конечно, делать и под общим наркозом, — говорил он, — но тогда только с опущенной головой.

Она помахала ему, Хаса сразу же поднялся и подошел к ней. Она молчала. Ей казалось, он должен догадаться, какие слова готовы слететь с ее губ. Хаса был здесь, широкоплечий и крепкий, всегда готовый защитить ее. Она забыла про принца и далекие оазисы Сахары. Хаса был здесь, он был ее мужем. Сейчас должно произойти что-то страшное, и она уже не в силах этого предотвратить.

— Хаса, — начала она, — мой господин и повелитель. Твой друг, который пригласил нас к себе, нарушил законы гостеприимства. Он запер меня в безлюдной комнате, набросился на меня и хотел изнасиловать. Мне кажется я откусила ему ухо. Иди и убей его, Хаса.

Она говорила жарко, хриплым голосом. Хаса смотрел на нее ошеломленно.

— Что с тобой, Азиадэ? — Он увидел окровавленный платок в ее руках. — Откуда эта кровь?

— Мне кажется, я откусила ему ухо. Теперь ты должен его убить, Хаса. Иди и убей его! — Она стояла перед ним, хрупкая и одинокая, с опущенными руками и повторяла, почти в экстазе:

— Убей его, Хаса, убей его.

— Ты откусила ему ухо? Боже мой, ты настоящая дикарка. — Хаса смущенно улыбался.

— Я должна была перегрызть ему горло, но я всего лишь женщина. Убей его, Хаса, он меня оскорбил.

Улыбка Хасы становилось все шире. Он слишком много выпил в этот вечер. Мысль о том, что его жена откусила ухо его коллеге Курцу показалась ему несколько преувеличенной.

— Я сейчас же пойду туда. Не смотри так сурово, я уже боюсь тебя.

Он пошел через комнату. Пропахшая духами комната с картиной Ван Гога, была пуста. Хаса пошел дальше. Курц стоял в приемной с закатанными рукавами и собирался пластырем залепить себе ухо.