Хуан Гойтисоло - Печаль в раю

Лейтенант пришел через полчаса и, раньше чем задать первый вопрос, жестом предложил ей сесть. У Филомены лицо распухло от слез, она упала на стул и, словно во сне, услышала вопрос:

— Жил у вас этот мальчик?

Ну, конечно, жил…

Это все началось в ту зиму, тихим солнечным утром. Стенные часы в передней пробили половину двенадцатого, и тогда он открыл входную дверь и вошел, насвистывая, в дом, который с тех пор становился и его домом; так вступают на только что завоеванную землю. Здесь я стою и здесь останусь, казалось, говорил он. Собака подбежала к нему, стала лизать ему руки, и Филомена с удивлением подумала, что это в первый ж раз она не лает на чужого. Как будто и собака поняла, что Авель тут по праву, и, виляя хвостом, признала неоспоримую истину.

— Не будете ли вы так любезны доложить обо мне сеньоре Лисарсабуру?

Золотые кудри падали ему на лоб, он отбросил их рукой.

— Передайте ей, пожалуйста, вот это.

Он протянул Филомене прямоугольную карточку, на которой было выведено тушью: Авель Сорсано, учащийся.

— Будьте добры, скажите ей, что, если она устала, я зайду в другой раз.

Он говорил совсем непринужденно — не так, как говорят в его годы, — и Филомена уставилась на него. Потом как во сне она понесла наверх его карточку и с первой площадки взглянула на него еще раз. Он все так же стоял у входных дверей, удивительно светлый на темном фоне панелей, как будто на него одного падал какой-то свет. «Все равно как святой в нише», — подумала она.

Наверху, как всегда, было темно и тихо. Шторы были опущены, в тусклых зеркалах пробегали какие-то тени. Только один луч проник через щелку, пробил белый туннель и лежал на ковре, словно одну полоску обесцветили хлоркой.

— Войдите.

В спальне, как всегда, стоял особый, ей одной свойственный запах; Филомена чихнула. Донья Эстанислаа лежала на тахте в японском кимоно, а на лбу у нее был платок, смоченный одеколоном. Агеда сидела на скамеечке, покрывала ногти лаком. Ни та ни другая не обернулись.

— Там вас мальчик спрашивает, — сказала Филомена. — Просил вам передать вот это.

Донья Эстанислаа устало протянула руку. В комнате царил полумрак, она поднесла карточку к самому лицу. Потом обмахнулась веером, а карточку протянула Агеде.

— Ах ты господи! — сказала она. — Вот не ждала! — Однако лицо ее было совсем бесстрастно, как будто она говорила о погоде. Агеда тупо смотрела на карточку, потом повернулась к матери и вопросительно взглянула на нее. — Вы не заметили, у него есть багаж?

— Нет, сеньора, нету, — ответила Филомена.

Донья Эстанислаа вздохнула.

— Ну что ж… Проводите его в ту комнату, где жила сеньорита Клод. И покажите ему, где ванная. На дорогах такая пыль.

И все. (Пока Филомена шла по коридору, из хозяйской комнаты доносились раздраженные голоса: «Как это необдуманно с твоей стороны! Смешно, в конце концов. Всякий скажет, что мы сейчас в исключительно тяжелом положении». — «При твоем дедушке…» — «При дедушке, при дедушке, вечно этот дед! Интересно, чем он нам поможет! Гляди. Нет, пощупай — ни сантиметра мяса. Одна кожа. Кожа и кости. Все тряпки, краски и накладки. А ты говоришь, — она икнула, — и ты еще говоришь, какое мое дело, будет тут мальчик или нет!.. Когда мы все буквально пухнем с голоду, и ты пухнешь, и я, и Филомена, сколько месяцев ничего толком не ели, и ты еще говоришь…»).

Мальчик ждал внизу; он внимательно рассматривал гравюры и доверчиво улыбнулся, когда она вошла. Он снял тужурку, держал ее теперь под мышкой, и казался еще тоньше, а взрослые речи удивляли еще больше.

— Донья Эстанислаа нездорова, — сказала служанка. — Она велела, чтоб я тебя отвела в твою спальню.

Комнату не открывали несколько лет, и Филомена пошла в кухню за ключами. Авель молча шел за ней, внимательно смотрел на поблекшую роскошь и не выражал удивления.

— Ну вот мы и пришли…

Филомена распахнула окно и раздвинула тяжелые камчатые занавески. Авель, который шел следом за ней, остановился в дверях. Спальня, очень большая, гораздо больше обычных, была забита и увешана самыми различными вещами — зеркалами, гравюрами, миниатюрами, рогами изобилия, — и все это висело и торчало кое-как, вперемежку, словно в кошмаре. Под потолком, как бы и без ниток, болталось полдюжины игрушечных корабликов. Кровать была с колонками, в эмалевых розочках. Зелень добралась до самой решетки окна и почти задушила герань, которую несколько лет назад привезла сеньорита Клод.