Франц Кафка - Аэропланы в Брешии

Посреди почти тропической страны сооружен искусственный пустырь, и итальянская знать, блестящие парижские дамы и тысячи прочих людей собрались здесь, чтобы сощуренными глазами часами обозревать солнечную пустошь. На всей этой площади нет ничего, вносившего бы какое-то разнообразие, как на других спортивных площадках. Нет хорошеньких барьеров лошадиных скачек, белой разметки теннисных площадок, свежего газона футбольных полей, каменных подъёмов и спусков авто– и велогонок. Только два или три раза за весь день поперёк поля проезжает рысью красочная конная процессия. Копыта коней скрыты в облаках пыли, равномерный свет солнца не меняется до пяти часов вечера. И чтобы ничем не нарушать этой панорамы, отсутствует всякая музыка, и только свистки с дешёвых мест пытаются хоть как-то удовлетворить голодное ожидание и слух. Зато публика на трибунах за нашей спиной могла бы безраздельно слиться с глухим полем.

В одном месте у деревянных перил скопилась кучка людей. «Какой маленький!» – вскликивает, словно всхлипывает, французская группа. Что там происходит? Мы пробираемся сквозь толпу. И вот, на поле, совсем рядом, стоит маленький аэроплан, выкрашенный настоящей охристой краской, его подготавливают к полёту. Теперь нам виден и ангар Блерио, а рядом – ангар его ученика Леблана, они выстроены прямо на поле. Прислонясь к одному крылу, стоит незамедлительно узнанный Блерио: утопив голову в плечи, он смотрит на руки занятых мотором механиков.

Один из рабочих берётся за лопасть, резко дёргает, пропеллер вздрагивает, слышен тяжёлый звук, словно мужской вздох сквозь сон; но винт снова замирает. Следующая попытка, ещё десять попыток, иногда пропеллер останавливается сразу, иногда делает несколько оборотов. Что-то не в порядке с мотором. Работа закипает по новой; зеваки утомлены больше непосредственных участников. Мотор смазывают со всех сторон; невидимые болты ослабляют и затягивают; кто-то бежит в ангар и приносит запасную деталь; она не подходит; он бегом возвращается и, присев на корточки на полу ангара, дорабатывает её, зажав в коленях молоток. Блерио меняется местами с механиком, механик – с Лебланом. Все поочередно дёргают за лопасти. Но мотор не знает пощады – будто ученик, которому всегда помогают, весь класс подсказывает ему, но нет, он не может, он постоянно запинается, снова и снова застревает в одном и том же месте, сдаётся. Некоторое время Блерио сидит в своём кресле совсем тихо; его шесть помощников стоят вокруг, не двигаясь с места; кажется, что они замечтались.

У зрителей – передышка, можно осмотреться. Приближается молодая госпожа Блерио с материнским выражением на лице, двое детей послушно идут за нею. Когда её муж не может летать, её это не устраивает, а когда он летает, она боится; кроме того, у неё слишком тёплое для такой погоды платье.

Пропеллер снова начинают крутить, может быть, чуть лучше, чем раньше, а может быть, и нет; мотор с шумом заводится, как если бы его заменили на новый; четверо мужчин удерживают машину, и посреди безветрия потоки воздуха от вращающегося пропеллера колышут синие рабочие комбинезоны. Не слышно ни слова, только шум пропеллера отдаёт команды, восемь рук отпускают аппарат, он долго бежит по земле, неловко, словно увалень по паркету.

Следует множество подобных попыток, и каждая оканчивается ничем. Всякий раз публика вскакивает с мест и взбирается на плетёные кресла, ловя равновесие расставленными руками и надеясь, беспокоясь и радуясь одновременно. В паузах знать разгуливает между рядами, приветствуя друг друга, заново знакомясь, обнимаясь, всходя на трибуны и спускаясь с них. Друг другу указывают на принцессу Летицию Савойя Бонапарт, на принцессу Боргезе, пожилую даму с лицом цвета тёмно-жёлтого винограда, на графиню Морозини. Кажется, что Марчелло Боргезе сопровождает каждую присутствующую даму, и в то же время – ни одну из них; выражение его лица издалека кажется прозрачным, но с близкого расстояния взгляд натыкается на непроницаемые складки над углами его рта. Габриэль д'Аннунцио, маленький и хрупкий, с ложной скромностью танцует перед графом Ольдофреди, одним из важнейших членов Комитета. С трибуны, поверх перил, взирает тяжёлое лицо Пуччини с носом алкоголика.

Но эти персоны заметны, только если их нарочно выискивать глазами в толпе, а иначе всех остальных затмевают новомодные высокие дамы. Они предпочитают ходить – сидеть в их платьях не очень удобно. Их лица под восточными вуалями покрывает лёгкий сумрак. Свободное сверху платье производит впечатление нерешительности во всей фигуре; какое беспокойное, смешанное чувство вызывает кажущаяся нерешительность этих дам! Талия непостижимо низко спущена и выглядит шире, чем обычно, потому что всё остальное такое узкое; весь облик этих женщин просит обнять их теснее.