Анри Мишо - Портрет А

Никогда не рассчитывал что-то понять в идолопоклонстве. Теперь я, по крайней мере, знаком с одним из его видов. У индуса идолопоклонство в крови. Он готов смириться с чем угодно, но ему необходим кумир. Он «сливается» со своим кумиром. Черпает в нем силы. Ему необходимо кого-то боготворить.

В Ригведе множество гимнов стихиям: Агни — огню и воздуху, Индре — небу и солнцу.

Солнцу они поклоняются до сих пор.

Утром они выходят из поездов, чтобы его приветствовать (и я не путаю их с мусульманами).

На восходе, совершая омовения в Ганге, они приветствуют солнце с благоговением.

У индуса тысячи кумиров.

Любит ли Дон Жуан женщин? Сомнительно. Он любит любить. Индус благоговеет перед благоговением. Ничего не может с собой поделать.

К Ганди они испытывают не любовь, а благоговение, его портрет помещают в храмах, ему молятся. Через него общаются с Богом.

Индус благоговеет перед своей матерью, перед «материнством в своей матери», перед будущим материнством в маленьких девочках, перед детством в ребенке.

У него имеется пять священных деревьев.

Когда умерла жена директора школы в одной деревне неподалеку от Чандернагора, с ее ступней сняли слепок и этот слепок ступней, выкрашенный в красный цвет, выставили в храме рядом со статуей бога, и каждый ученик поклонялся «матери».

Индусу нравится раболепие.

Культ Вивекананды, умершего несколько лет назад {35} (и который, как меня уверяли, смог достичь святости по «методу» магометан, христиан, буддистов и т. д.), тщательно отработан. В комнату, где он жил в конце своих дней в Белуре, в восемь утра приносят завтрак, в полдень — следующую порцию пищи, в час дня, когда он обычно отдыхал, его фотографию укладывают на кровать и укрывают простыней. Вечером фотографию снимают с кровати, чтобы Он мог вознести молитву богине Кали.

Индус жаждет служить культу, вот почему он предпочитает видеть в женщине материнство, а не женственность; но по природе своей он взаимодействует со всем вокруг; в Сущем множество граней, ни одной из них не следует пренебрегать, и, будучи весьма чувственным, индус так же успешно взаимодействует со всякого рода развратом.

Не так давно великий аскет Рамакришна {36} переодевался женщиной, чтобы ощутить себя любовницей Кришны — Бога, жившего среди людей.

В индусах живет наклонность к особого вида роскоши: они всегда стремятся к большему, не довольствуясь меньшим, больше всех пренебрегают миром видимого и беззаботно относятся не только к делам духовным, но и к материальным, это народ Абсолюта, народ, религиозный по своей сути.

Христианское религиозное чувство (хотя индусы и присваивают Иисуса Христа, и говорят о нем зачастую как об одном из «своих», словно он азиат, и т. д.) выглядит совершенно иначе, чем религиозное чувство индусов.

«Из глубины взываю к тебе, Господи».

«De profundis clamavi ad te, Domine». Вот слова, которые вызывают главное в христианстве чувство — смирение.

Когда заходишь в Кельнский собор, едва войдя, ты оказываешься в глубинах океана, и только там, наверху, высоко-высоко расположены врага жизни…: «De profundis», вошел — и тут же теряешься. Отныне ты не значительней мыши. Смирение, «молитва по-готически».

Готический собор выстроен так, чтобы входящего в него ошеломляла собственная слабость.

И молятся там на коленях, не на земле, а на узкой скамеечке, так что центры природной магии раскоординируются. Неудачная и негармоничная поза, в которой и вправду только и остается, что вздыхать да пытаться вырваться из своих несчастий: «Kyrie Eleison», «Kyrie Eleison», «Господи, помилуй!».

Индийские религии, [5]наоборот, выделяют не слабость человека, а его силу. Молитва и медитация — это упражнение духовной силы. Рядом с Кали помещают таблицу с наглядным изображением поз для молитвы. Тот, кто хорошо молится, обрушивает камни, наполняет благоуханием воды. Он захватывает Бога. Молитва — это похищение. Нужна правильная тактика.

В храмах (даже в тех, что снаружи выглядят самыми большими) внутри все маленькое, совсем маленькое, чтобы человек ощущал свою силу. Они предпочтут сделать двадцать ниш, а не один большой алтарь. Индус должен ощущать свою силу.

Потом он произносит «Ом». Безмятежность и могущество. Волшебство и средоточие всего самого волшебного. Надо слышать, как они поют «Ом» в ведических гимнах, Упанишадах или в Тантре великого освобождения.

Радость мастерства, владения ситуацией, уверенного вторжения в область божественного. У одного из них, я помню, заметил что-то вроде алчности, ожесточения духа — он победно плевал в лицо злу и побежденным демонам. Другие же пребывали в полном блаженстве, скромненьком, но устоявшемся, — в окончательном блаженстве, из которого их уже никому не вывести.