А что, если ввести этот «ускоритель» медлительным животным — вроде хамелеона, ленивца или выходящего из спячки сурка?
Считается, что видеть разные цвета, думая о музыке, — это восхитительно. Наверно, так и есть, если бы только это давалось в придачу. Однако первое, что замечаешь и на что досадуешь, — то, что больше не получается воскрешать в памяти сами звуки. Цепь замкнулась. По какой причине? Один центр подавляет другой, расположенный по соседству? Чрезмерное внимание к одной стороне (зрительной) не позволяет обратить внимание на другую (акустическую)?
Это закон, который я замечал в жизни, а в случае мескалина он проявляется наглядно: чтобы что-то открылось, что-то должно закрыться.
Новое открытие автоматически вызывает закрытие другой стороны… Для чувствительности к одной стороне необходима нечувствительность к другой. Это то, что так трудно дается графологам.
Какая чушь — представлять себе всестороннего человека, равно продвинутого во всем, выдающегося, заметного сразу во всех своих проявлениях!
Была здесь, хоть я ее и не ощущал, какая-то гордость (!) за то, что я — единственный свидетель этого невероятно величественною зрелища.
Что значит это «совпал»? Всю жизнь я пытаюсь (исследования ради) подобраться к самому себе как можно ближе, но не до совпадения, я не отпускаю вожжи, не приношу себя в дар.
Хочу, чтобы оставался какой-то зазор, он служит заодно и полосой безопасности.
Может показаться, что это чересчур: чтобы просто быть самим собой, от меня требуется какой-то дар. Но это так. Ложный нарциссизм: сам с собою не в ногу, сам себе не хозяин. И я не один такой.
На свете полным-полно людей вроде меня. Они не приносят себя в дар.
Иметь веру — не означает быть убежденным в существовании некоего божества, в отличие от тех, кто в этом факте сомневается. Вера — стремление дарить, потребность принести дар кому-то, кто бесконечно выше тебя. Ведь и любовь — не есть убежденность в существовании безупречно красивой женщины. Любить — приносить себя в дар, нуждаться в этом, и даже самому немужественному мужчине может нестерпимо хотеться принести этот дар. Даже нарциссизм возможен только при условии, что приносишь дар — себе самому. И тут тоже, что любопытно, нужна вера (вера в себя).
Так вот, оставляю мои «летучие ассоциации, ассоциации по соседству или внезапному капризу», я только что, благодаря магии шара, вернул себя, отдал себя — себе, как будто возвратился к моей истинной правде-единству-отечеству, вернул себе свое имя, и все это — в худший момент моей жизни. Ужасный циклон подхватил нас: так глупо и так неразрывно объединившихся меня и меня, и с той минуты вместо того, чтобы наблюдать за ударами, я получал их сам.
Несмотря на весьма сильное расширение зрачков, которое, должно быть, сохранялось без изменений еще несколько часов.
Бежать — не то же самое, что быстро идти (как быстро не иди, ходьба все равно не станет бегом), галоп — не то же самое, что рысь, а совершенно другой способ передвижения со своими особенностями, вот так же, если у вас бывают невероятные идеи, проблемы, фрустрация, комплексы — это не значит, что вы безумны; безумие — совершенно другой способ передвижения со своими особенностями, другое состояние, в котором фрустрация, проблемы и комплексы, не представлявшие никакой опасности, становятся крайне опасными и могут развиться в болезнь почти мгновенно — как колибациллы, микробы-сапрофиты, которые до определенного момента безвредны, но могут неожиданно создать в человеческом теле патогенную среду.
Очень точное определение, которое без упоминания имени его автора использует для обозначения психотропных веществ этого типа профессор Джулиан Хаксли. {171}
Возможность, данная природой истерическим темпераментам (моему же — нет). Без областей пониженной чувствительности нет и сверхчувствительных зон. Но и в них за определенной гранью ничего не ощущается. Желания, стремления при переходе через определенный уровень обращаются в ничто. От медитации или молитвы пользы в таких случая не больше, чем от пластыря на деревянной ноге. Чтобы что-то произошло, надо сначала перейти на другой уровень, преодолеть порог.
Сам я, раздражаясь по тысяче поводов, отвлекаясь на массу любопытных деталей, да и вообще сторонник неповиновения, — сначала ничего такого не испытал. А может быть, и не принял. С удивлением я констатировал, что в этой книге нет почти ни слова о чувстве общности. Речь о нем пойдет в следующих.
Читать дальше