Грэм Грин - Встреча с генералом

— А может, это американцы велят?

— Мой генерал говорит, что он, естественно, должен принимать во внимание и американцев, такова политика всех маленьких государств, но он не обязан перенимать их взгляды. Он думает, что вы, наверное, устали стоять, так что сядьте поудобнее в кресло.

Мари-Клэр села. Она чувствовала, что генерал даст фору Гельмуту Шмидту, да и ей тоже. Не успев придумать следующий вопрос, она ждала, что генерал оставит дверь открытой для быстрого вопроса-экспромта, но оказалось, что он плотно закрыл все двери прямо у нее перед носом. Последовала долгая неловкая пауза, и ей стало легче, когда генерал заговорил сам.

— Мой генерал надеется, что сеньор Мартинес всячески вам содействует.

— Сеньор Мартинес очень любезно предоставил мне свой автомобиль, но шофер говорит только по-испански, поэтому мне с ним трудно.

Двое мужчин некоторое время что-то обсуждали. Генерал скинул шлепанец и почесал левую пятку.

— Мой генерал говорит, что вы можете отпустить и машину, и шофера. Он поручил заботу о вас мне. Меня зовут сержант Гурдиан. Я должен возить вас, куда вы захотите.

— Сеньор Мартинес попросил меня в письме наметить программу, чтобы он ее утвердил.

Генерал с сержантом снова посовещались.

— Мой генерал говорит, что вам лучше обойтись без программы. Программы убивают.

За ней наблюдали усталые и задумчивые глаза с выражением, которое она восприняла как любопытство — такой взгляд бывает у шахматиста, знающего, что его необычный ход сбил с толку противника.

— Мой генерал говорит, что даже политические программы убивают. Вашему редактору следует это знать.

— Сеньор Мартинес считал, что мне следует посетить...

— Мой генерал говорит, что вам всегда следует делать прямо противоположное тому, что советует сеньор Мартинес.

— Но мне сказали, что он главный советник генерала.

Сержант пожал плечами и тоже улыбнулся.

— Мой генерал говорит, что это его обязанность — слушать своих советников, но никак не ваша.

Генерал начал что-то говорить сержанту тихим голосом. У Мари-Клэр возникло ощущение, что интервью катастрофически выскальзывает из рук. Вынужденная отказаться от магнитофона, она лишилась своего лучшего оружия.

— Мой генерал желал бы знать, ваш редактор марксист?

— Он поддерживает марксистов — в определенной степени, но сам бы никогда не признался, что марксист. До войны таких людей называли «попутчиками». Коммунистическая партия у вас на легальном положении, не так ли?

— Да, быть коммунистом не противоречит закону. Но у нас нет партий.

— Ни одной?

— Ни одной. Человек вправе думать, что хочет. Разве такое возможно в партии?

Тогда она сказала — и ей очень хотелось, чтобы это прозвучало как оскорбление, потому что по собственному опыту знала, что человек говорит правду, только если его разозлить, — даже Шмидт несколько раз сказал ей что думал:

— Так ваш генерал такой же попутчик, как мой редактор?

Генерал ободряюще ей улыбнулся и на какое-то мгновение показался менее усталым и чуть более заинтересованным в беседе.

— Мой генерал говорит, что коммунисты пока что едут в одном с ним поезде. Как и социалисты. Но поезд ведет он. Именно он, а не пассажиры, решает, на какой станции остановиться.

— У пассажиров обычно есть билеты до определенного пункта следования.

— Мой генерал говорит, что ему будет легче вам все объяснить, когда вы немного узнаете его страну. Мой генерал хотел бы до вашего отъезда в Европу хоть раз посмотреть на свою страну вашими глазами. Глазами иностранки. Он говорит, они у вас очень красивые.

Значит, редактор был прав, подумала она, ему нравятся женщины, он считает, что все они доступны, власть явно стимулирует сексуальность... Обаяние тоже может стимулировать сексуальность; у Жана было море обаяния, он излучал обаяние с мастерством политика, но она покончила с обаянием и стимулами.

— Теперь, когда у генерала есть власть, — сказала она, — он, наверное, находит, что все женщины легко доступны.

Сержант Гурдиан улыбнулся. И не перевел.

— Полагаю, он наслаждается своей властью, — сказала она и чуть было не добавила: «И своими женщинами».

Она решила задать вопрос, который иногда, как она выяснила, на удивление хорошо срабатывал:

— Что ему снится ночью? Ему снятся женщины? — и с издевкой продолжала. — Или ему снятся договоренности, которых он достигнет с гринго?

Усталые оскорбленные глаза взглянули на стену позади нее. И она даже поняла ту единственную фразу, которую он произнес в ответ на ее вопрос: