Грэм Грин: Встреча с генералом

— В конце концов, если я убийца, — сказала она, — у вас ведь есть автомат.

— В этом случае автомат не поможет, — ответил он.

Прошло больше месяца с тех пор, как редактор пригласил ее на обед в ресторан Фуке. Раньше они не встречались, но он прислал изящное и учтивое письмо, отпечатанное шрифтом, напоминающим книжный, в котором хвалил ее интервью, опубликованное в другом журнале. Может быть, тон письма был несколько снисходителен, словно редактор вполне осознавал, что возглавляет журнал более высокого интеллектуального уровня, чем тот, для которого писала она. В их журнале, конечно, платят меньше, но это свидетельствует о качестве публикуемых материалов. Она приняла приглашение, потому что в то утро, когда его получила, еще раз «окончательно» поссорилась с мужем, четвертый раз за четыре года. Первые две ссоры не были такими катастрофическими, в конце концов, ревность — это разновидность любви. Третья была бурной, с чувством боли от нарушенных обещаний, но самой ужасной была четвертая, без любви и злости, но с усталым раздражением, порожденным повторяющимися обидами, убеждением, что человек, с которым ты живешь, неисправим, и пониманием того, что ей, в любом случае, теперь уже все равно. Эта ссора действительно последняя, думала она. Остается только упаковать чемоданы. Слава богу, у них нет детей.

Она пришла к Фуке с десятиминутным опозданием. Слишком часто ей приходилось ждать в ресторанах, чтобы самой быть пунктуальной. Спросила у официанта, где столик месье Дюрана, и увидела, что тот поднимается ей навстречу. Он был высокий, худощавый и очень красивый — и этим напомнил ей мужа. Красота может оказаться тошнотворной, как шоколадный трюфель. С такой импозантной внешностью он был бы почти неотразим, если бы седеющие волосы не столь аккуратно завивались над ушами, хотя сами уши, она не могла не признать, были нормального мужского размера. (Маленькие уши ей не нравились.) Она приняла бы его за дипломата, если бы не знала, что он редактор известного левого еженедельника, который она читала редко, поскольку новомодные политические веяния мало ее трогали. У многих людей, на первый взгляд утративших жизненную силу, живыми остаются глаза, а вот у него именно глаза были безжизненными, несмотря на их снисходительную любезность. Только в движениях элегантного каркаса его тела, когда он усаживал ее рядом с собой и протягивал меню, кажется, пробудилась жизнь — обольстительная жизнь, но все обольщение выражалось лишь в словах. Он предложил заказать палтуса и, когда она согласилась, снова сообщил ей в тех же самых выражениях, что употреблялись в письме, какое огромное удовольствие доставило ему ее последнее интервью, так что, возможно, слова эти действительно принадлежали ему, а не его секретарше, — в противном случае вряд ли он запомнил бы их наизусть. «Палтус здесь очень хорош», — добавил он.

— Спасибо. Вы очень любезны.

— Я давно слежу за вашей работой, мадам Дюваль. Вы не скользите по поверхности. И ваши жертвы не надиктовывают вам свои интервью.

— Я все-таки пользуюсь магнитофоном.

— Я говорю не в буквальном смысле. — Он похрустывал сухариком «мелба». — Видите ли, уже давно, — его словарный запас, похоже, был ограничен правилами журналистского протокола, — я воспринимаю вас как своего человека.

Он явно произнес это как комплимент и сделал паузу, возможно, ожидая услышать от нее еще одно «спасибо». А она размышляла, сколько еще ему понадобится времени, чтобы наконец перейти к делу. Дома на кровати зевали пустые чемоданы. Она хотела заполнить их до прихода мужа — было маловероятно, но все же возможно, что он вернется до ужина.

— Вы знаете испанский? — спросил месье Дюран.

— Я говорю только по-французски и по-английски.

— А по-немецки? Ваше интервью с Гельмутом Шмидтом было очаровательно — и так убийственно.

— Он хорошо говорит по-английски.

— Не думаю, что и генерал говорит. — Он замолчал, занявшись палтусом. Палтус и вправду был очень хорош, одно из фирменных блюд Фуке.

«Если мне удастся уйти из квартиры до появления Жана, можно будет избежать лишних разговоров», — подумала она. Разговорами займутся позже два avocats [1] Адвокаты ( фр. ). . И они непременно устроят, полагала она, встречу для conciliation [2] Примирение ( фр. ). — эта мысль ее ужасно угнетала. Ей хотелось как можно скорее покончить с прошлым.

— Ситуация на Ямайке — еще один предмет, который меня интересует. Можете заглянуть туда на обратном пути. Вы сказали, что говорите по-английски, не так ли? По отношению к Мэнли вы могли бы проявить бóльшую терпимость, чем обычно. Он наш человек, хотя в настоящее время несколько отошел в сторону. А к генералу, по-моему, нужно отнестись в обычной манере. Он как раз подходит для вашей знаменитой иронии. Как вы догадываетесь, нас не слишком заботят генералы — особенно латиноамериканские.