— Ничего я не собираюсь устраивать. Мне просто кажется...
— Я пойду помою руки, а вы ждите меня здесь.
— Хорошо.
— Я на минутку.
Едва она ушла, он оглянулся в поисках туалета — ему требовалась холодная вода и время, чтобы поразмыслить, как действовать дальше. Нервы его стали пошаливать, на пароходе он чувствовал себя куда увереннее. Здесь его пугали даже такие мелочи, как хлопóк прохудившейся камеры. Он поискал глазами администратора. В вестибюле было полно народу. Заведение явно процветало, вопреки, а может быть, благодаря туману. То и дело тявкали гудки машин, подкатывавших из Дувра и Лондона. Наконец он высмотрел администратора, тот беседовал с пожилой седовласой дамой.
— Вот такой высоты, — говорил администратор. — Да у меня есть снимочек, не желаете ли взглянуть? Я сразу вспомнил, что ваш муж просил меня подобрать...
Болтовня его звучала неубедительно, глаза бегали, он не упускал из виду никого вокруг. Его задубелое лицо с резкими рублеными чертами выдавало в нем солдафона с изрядным стажем армейской службы за плечами. Эмоций на его физиономии было не больше, чем у чучела на витрине зоомагазина.
— Одну секундочку. Извините, пожалуйста... — начал Д.
— Конечно, первому встречному я такого пса не продам. — Администратор круто повернулся к Д. и включил улыбку, словно щелкнул зажигалкой. — Позвольте, где-то мы с вами встречались? — В руке у администратора был снимок жесткошерстного терьера. — Отличная родословная, а стойка какая, а зубы!..
— Простите, я хотел спросить...
— Извините, старина, я вижу, к нам Тони пожаловал. — И человек с моноклем испарился.
— Бесполезно о чем-нибудь его спрашивать, — сказала седовласая дама и добавила без церемоний: — Если вам нужен туалет — вниз по лестнице.
Туалет был явно не в стиле Тюдоров — сплошь стекло и черный мрамор. Д. снял пиджак и повесил на крючок. В туалете было пусто. Он наполнил раковину холодной водой. Нужно было привести нервы в порядок — прикосновение холодной воды к темени обычно действовало на него как электрический разряд. Нервы были настолько напряжены, что он молниеносно обернулся, когда кто-то вошел в туалет — судя по внешности, шофер одной из машин. Д. окунул голову в холодную воду и выпрямился. Вода стекала на рубашку. Он нащупал полотенце и прежде всего протер глаза. Стало легче. Рука его совсем не дрожала, когда, обернувшись, он произнес:
— Что вы там делаете с моим пиджаком?
— О чем это вы? — спросил шофер. — Я вешаю свой пиджак. Вы на меня не наговаривайте.
— А мне показалось, что вы собираетесь что-то взять у меня из кармана, — сказал Д.
— Тогда зови полицейского, — ответил шофер.
— У меня нет свидетелей.
— Зови полицейского или проси прощения. — Шофер был здоровенный мужик под два метра. Он с угрожающим видом двигался к Д. по сверкающему полу. — Я тебя сейчас хорошенько проучу, мозги вон вышибу. Инострашка паршивый, шляются тут, жрут наш хлеб, думают, что им все можно...
— Возможно, я ошибся, — сказал Д. примирительно. Он и впрямь засомневался. Может быть, этот тип — заурядный карманник, к тому же он еще ничего не успел украсть.
— Возможно , он ошибся. А я вот, возможно , из тебя сейчас душу вытрясу. Так не извиняются.
— Я готов принести извинения в любой форме, в какой вам будет угодно, — сказал Д. Война уничтожает в людях чувство стыда.
— Что, драться, значит, кишка тонка? — сказал шофер.
— Зачем мне с вами драться? Вы и сильнее и моложе.
— Да я справлюсь с дюжиной таких паршивых латиносов...
— Ничуть не сомневаюсь, что это в ваших силах.
— Издеваешься, да? — сказал шофер. Один его глаз косил в сторону, казалось, что он все время поглядывает на каких-то зрителей. Возможно, подумал Д., там и впрямь есть зрители.
— Если вы считаете, что я над вами издеваюсь, то я еще раз готов принести вам извинения.
— На черта мне твои извинения, захочу — ты мне подметки лизать будешь.
— Ничуть не удивлюсь.
Пьян он или кто-то подучил его затеять скандал? Д. стоял спиной к раковине. Его слегка подташнивало от надвигающейся беды. Он ненавидел физическое насилие. Одно дело — убить человека пулей или самому быть расстрелянным — это был механический процесс, который противоречил лишь воле к жизни или вызывал страх перед болью. Другое дело — кулак. Кулак унижает, быть избитым — значит вступить в постыдные отношения с насильником. Д. испытывал к этому такое же отвращение, как и к связям со случайными женщинами. Он ничего не мог с собой поделать, то и другое его ужасало.
Читать дальше