Симон Вестдейк - Пастораль сорок третьего года

Показались первые виллы Доорнвейка, шоссе бежало под сводом листвы.

Ван Дале, оказывается, занимали те же мысли, что и Схюлтса.

— Зачем понадобилось брать с собой всех этих парней? — прошептал он. — Настоящий комический спектакль, с такими-то рожами…

— Они так решили, — отрезал Схюлтс. Отрекаться от товарищей даже ради своего лучшего друга Ван Дале он считал нечестным. Видимо, для того, чтобы подвергнуть критическому анализу сидевших в машине, Ван Дале обернулся и крикнул:

— Имейте в виду, если нас остановят, то мы говорим по-немецки, а вы молчите. Мы из Организации Тодта и направляемся к реке осматривать укрепления; у меня заготовлена целая речь. Если спросят о вас, я отвечу, что вы рабочие-строители. Вы же не произносите ни слова. Я…

По выражению его глаз Схюлтс понял, что синяя машина следует за ними. Ван Дале снова устремил взгляд на дорогу, напряженно высматривая ближайший поворот направо. Схюлтсу не хотелось оглядываться, не хотелось думать о том, как его схватит Мийс Эвертсе.

— Эта подлюга не отстает от нас, — сказал Ван Дале. — Маленькая подлюга с сильным мотором, в сравнении с ней наша колымага ничто; я жму на третьей скорости, но дела плохи…

Пролетавшие мимо виллы и дома, дорожные указатели и стоянки велосипедов, дом бургомистра, обсаженный буками, городские здания и жилые постройки вдали — все это создавало у Схюлтса впечатление огромной скорости, хотя он и понимал, что Ван Дале прав. Когда он оглянулся, то синяя машина была совсем рядом: он рассмотрел лицо очкастого немца за рулем. Мийс Эвертсе или женщина, очень похожая на нее, была ему не видна.

Из двух возможностей, имевшихся у Ван Дале: сбавить скорость и посмотреть, что будет, или свернуть на боковую дорогу, сбавить скорость там и подождать, проедет ли машина мимо, он выбрал первую, видимо, для того, чтобы заодно испытать надежность Организации Тодта. Ван Дале сбавил скорость; Схюлтс ощупал свой револьвер, а синяя машина проскочила мимо, грациозно обойдя их. Женщину он так и не разглядел. Ван Дале свернул на боковую дорогу, в начале которой стоял указатель: «Kein selbstandiges Quartiermachen» [49] «Становиться на постой запрещается» (нем.). . Они помчались по пустынному городу, сворачивая по указанию Схюлтса то влево, то вправо, — через квартал вилл, по мещанским районам, мимо трущоб вдоль реки, а потом резко свернули влево, проехав по двум-трем центральным улицам. Кое-где крыши домов окрасились розовым светом зари. На улицах не было ни души. Без четверти шесть все, кроме Ван Дале, дрожа от холода, вышли из машины. Первое, что они услышали в это утро, было щебетание птиц.

Перекресток, у которого они остановились, от аптеки отделяло несколько домов и магазинов: отчетливо были видны энседовские фотографии в витрине. Улица казалась мирной и тихой, улица в самом центре провинциального города, — идиллическое доказательство того, что в мире, разлетающемся на куски, жизнь тем не менее продолжается. Маркизы над витринами магазинов напоминали нарядные дамские шляпы, желтые или красные выходные шляпы старушек. Автомашина стояла на этой улице в десяти метрах от угла; в пяти метрах от угла ждали Баллегоойен и Хаммер; на углу дежурили, по очереди выглядывая из-за дома, Эскенс и Схюлтс с револьверами наготове.

— Неужели он так и не появится? — проворчал Эскенс. В его голосе не было и намека на волнение.

Схюлтсу хотелось пить; он думал о чае и еще думал о Кохэне как о давно умершем, который равнодушно смотрел вниз с неба — своего еврейского неба, абсолютно не похожего на христианское. Там сочинял теперь Кохэн свои новые анекдоты о Гитлере, Геринге и Геббельсе, беспокоясь о том, не будет ли он докучать ими богу, еврейскому богу, который тоже очень не похож на христианского и должен понять Кохэна…

— А вот и он! — прошептал Эскенс и рванулся вперед. Голубоватым блеском отливал его револьвер в утреннем свете.

Схюлтс немного отстал; ему разрешалось выстрелить лишь в крайнем случае: если откроется дверь где-нибудь напротив, если зазвенит звонок в лавке, послышатся шаги… Но едва Эскенс скрылся за углом, как снова вернулся; его лицо перекосилось от злости и огорчения. Схюлтс не расслышал, что он сказал; все случилось так быстро, что суть происшедшего он уяснил лишь тогда, когда они вчетвером стояли за машиной, прячась от того, кто вышел из магазина Пурстампера. Схюлтс осторожно высунул голову из-за машины и увидел на противоположной стороне, длинного худого парня с пачкой газет под мышкой.