Мария Эджуорт - Замок Рэкрент

— Придется скоро сэру Конди искать себе нового управляющего. Я свое сделал и больше сделать не могу. Будь у миледи хоть весь Ирландский банк в кармане, она бы и его за одну зиму спустила, а сэр Конди ей бы и слова не сказал, хоть он ее и не любит ни вот столечко и никогда не любил.

Больно мне было слышать, что Джейсон рассуждает так непочтительно о семействе, а вокруг стоит человек двадцать народу. С тех пор, как он поселился в собственном доме, он вроде бы начал смотреть свысока на бедного старого Тэди, заважничал и со своими родными не водился, немудрено, что и к бедному сэру Конди он относился теперь не лучше, чем к собственным родным. А весной тот негодяй, что получил от него список долгов, взял имение под попечительство, пока сэр Конди находился в отсутствии, выполняя свой долг в парламенте; а я ни глазам своим старым, ни очкам, сквозь которые смотрел, не поверил, когда показали мне имя сына моего Джейсона под решением о попечительстве рядом с именем того змия; только он мне объяснил, что это одна проформа, и что лучше он, чем если вся земля будет в руках человека совсем чужого. Я уж не знал, что и подумать: плохо говорить о своем же сыне тяжело, но не мог я и не скорбеть о прекрасном имении бедного моего господина, которое рвали на куски эти стервятники-судейские... Так что я ничего не сказал, а только смотрел, чем все это кончится.

Настал июнь, когда наконец он и миледи прибыли к нам. Моему господину угодно было отвести меня в тот же вечер в сторону к пивоварне, чтобы пожаловаться на моего сына и на всякие другие дела, о которых, он в этом не сомневался, я ничего не знал и не ведал ни сном, ни духом. И многое еще он мне сказал, ведь он любил со мной поговорить с тех самых пор, как сиживал у меня на коленях еще до того, как получил наследство, а то, что сказал он о бедной Джуди, я никогда не забуду, но повторять не стану. О миледи он не вымолвил ни одного дурного слова, но удивлялся — и немудрено! — что ее родственники ничего не желают сделать ни для нее, ни для него, а ведь знают, как им туго приходится. Правда, он сокрушался недолго и предоставил делам идти своим чередом: зла и обиды он, ровно годовалый младенец, ни на кого держать не мог, и в ту же ночь, прежде, чем лечь спать, он уже обо всем и думать забыл. Как всегда, он потребовал графин крепкого пунша, — миледи к тому времени с пуншем смирилась, и я уж решил, что между ними все наконец-то наладилось, пока не узнал правду от миссис Джейн, она обсуждала дело с экономкой, а я случился поблизости. В ту ночь, когда мой господин возвратился домой, он у себя за столом безо всякой задней мысли, а только веселья ради, поднял кубок за «то, чтобы мой тесть, этот старый скряга, и все мои враги в Джульеттиной горке получили по заслугам». Однако миледи теперь смотрела на все по-иному, и, как она сказала, ей совсем не понравилось, что в ее присутствии поносят ее друзей и близких.

—Тогда почему бы им не доказать, что они вам друзья, — говорит мой господин, — и не дать мне взаймы денег, о которых я, по вашему же совету, дорогая, снизошел их просить? Вот уже три почты, как я отправил им письмо, выразив в постскриптуме желание получить ответ безотлагательно, с обратной же почтой, а от них все ни слуху, ни духу.

—Я полагаю, они напишут со следующей почтой мне, — отвечает миледи.

Вот и все, что было сказано между ними, но из этого легко было заключить, что отношения у них прохладные, и на то есть причина.

Наутро день был почтовый, и я отправил мальчишку-госуна на почту посмотреть, нет ли там письма, которое бы все уладило, и он и в самом деле принес мне письмо с надлежащей печатью, но только не успел я его рассмотреть и задуматься о том, каково его содержание, как в людскую влетает вдруг миссис Джейн с голубой коробкой в руках, да в такой ярости, что совершенно себя не помнит.

—Сударыня, дорогая, что случилось?—спрашиваю.

—Случилось?!—говорит. — Разве вы не видите, что коробка промокла насквозь, и самая нарядная моя шляпа испорчена, да и миледина тоже, а все из-за этого дождя, что хлестал через окно в галерее, которое вы, Тэди, могли бы починить за то время, что мы были зимой в городе, если б у вас была в голове хоть капля разума.

—А откуда мне было взять стекольщика? — говорю.

—Могли бы заткнуть чем-нибудь, — отвечает.

—Что я и сделал, сударыня, в меру своих сил и способностей. Одно окно — старой подушкой, а второе — куском зеленого занавеса из театра. Пока вы отсутствовали, я старался, как мог, и во всю зиму, сударыня, что я за всем следил, в это окно, к примеру, ни капли дождя не попало. А теперь семейство вернулось домой, да и время летнее, я об этом, понятно, и думать забыл. Господи, какая жалость! Подумать только, ваша шляпа... Зато у меня есть кое-что, что вас порадует, сударыня, — письмо для миледи из Джульеттиной горки.