— Так редко вас здесь теперь увидишь. А что поделывает ваш сын?
— У него дело с американскими компаньонами.
— О-о, это очень хорошо. Значит, он зарабатывает доллары для нашей страны. Очень хорошо, очень хорошо…
На этой приятной ноте Джаган поспешил уйти: он чувствовал, что сейчас сосед спросит его о снохе. Странная ситуация: он даже не знал, сноха она ему или нет. Он никак не мог решить, кто же из них лжет.
Он очень волновался и не заметил, как прошел день. В голове у него гудело, он плохо понимал, что делает. Вопросы Сиварамана, деньги, принесенные в медном сосуде, появление братца в обычный час и его уход — все это почти не задело его сознания.
Братец поел, поговорил о том о сем, поджидая, пока речь, как всегда, зайдет о Мали, но Джаган не выказал никакого желания говорить о сыне, и братец не настаивал.
«Что ж, он когда говорит, а когда нет. Надо принимать его таким, какой он есть, и все тут», — подумал он и в нужный момент удалился.
Джаган считал деньги и делал записи в книгах, но в мыслях у него было одно: как разгадать эту загадку, которую задал ему Мали. При каждой новой встрече перед Джаганом вставал новый облик сына, часто никак не связанный с прежним. Джагану вспомнился эпизод из «Бхагавадгиты». Когда воин Арджуна дрогнул на поле брани, господь предстал перед ним в образе его колесничего и явил себя во всей своей беспредельности. С одной лишь из сторон он был тысячелик.
«Я взираю на тебя, бесконечного во всех твоих формах со всех сторон, со множеством рук и чрев, уст и глаз, но не дано мне узреть ни конца твоего, ни средины, ни начала», — процитировал Джаган про себя, понимая, впрочем, всю неуместность подобного сравнения.
Этот вечер Джаган провел один на ступеньках памятника. Все, кто обычно сидел на его ступеньках, давно разошлись по домам. Голова сэра Фредерика одиноко торчала в сверкающем звездами мире. Ночь стояла жаркая и душная; раскаленный воздух был неподвижен над городом. За памятником Джагану виден был его дом — пойти бы и зажечь в нем свет, а то так и будет стоять, темный, тихий и мрачный. Он вспомнил, как раньше в доме кипела жизнь, в каждой комнате горели лампы, а в праздники вдоль веранды, бывало, зажигали сотни глиняных светильников. В те дни их дом был освещен ярче всех. Это было задолго до того, как родился Мали, намного раньше даже его, Джагана, женитьбы. Внезапно он вспомнил, как кончилась его холостая жизнь, тот день, когда он отправился в деревню Куппам, чтобы взглянуть на невесту, выбранную ему старейшинами семьи. Он добрался на поезде до Миела, крошечной станции, сверкающей красной черепицей среди изумрудно-зеленых рисовых полей, на две остановки дальше Тричи. От Миела ехали на запряженной буйволами повозке по ухабистой дороге, а иногда без дороги, прямо по засеянным полям. Рядом с ним в повозке сидел младший брат невесты, который приехал на станцию встретить его в знак внимания к жениху. Джагану радостно было ехать к невесте, и всю дорогу он громко смеялся над тряской. Каждый раз, когда колеса увязали и возница слезал и с проклятиями вытаскивал их из песка, Джаган приходил в восторг. Брат невесты все время хранил мрачное молчание и с повозки не слезал. Ему, видно, объяснили, что сдержанность есть лучшая форма уважения к будущему зятю, вот он и сидел как истукан. Позже он отрастил себе длинные усы и стал офицером-летчиком. След его затерялся в бирманскую кампанию 1942 года.
Отец отослал с Джаганом старшего брата, а самому Джагану приказал:
— Не пялься там на невесту. Я ее видел и знаю, что она собой хороша. Не думай, что ты в этом разбираешься.
Наконец тряское путешествие пришло к концу. Джагана встретили с большим волнением и усадили на ковре, разостланном на веранде старого дома. Будущий его тесть и другие родственники собрались, чтобы взглянуть на предполагаемого жениха и изучить его со всех сторон. Они вступали с ним в беседу, стараясь оценить его ум и понять взгляды. Старший брат успел предупредить Джагана, чтоб он не очень-то болтал, так как в женихе должна быть некоторая загадочность. Родственники то и дело хором спрашивали:
— Как вы доехали?
Джаган гладил одной рукой прядь на выбритой голове, теребил в руках шапку и украдкой поглядывал на брата. Когда тот легонько кивал, он отвечал:
— Хорошо.
— Удобные у вас были места в поезде? — спросил один из экзаменаторов, сидевший в самом дальнем углу веранды, и на этот раз Джаган ответил сам, не дожидаясь подсказки:
Читать дальше