Иветтаубегает. Они сидят молча. Полковой священникперестал мыть стаканы.
Кажется, я слишком долго торговалась.
Издалека доносится барабанная дробь. Священниквстает и уходит в глубь сцены. Мамаша Куражне поднимается с места. Свет гаснет. Барабанный бой прекращается. Снова зажигается свет. Мамаша Куражсидит в той же позе.
Иветта (появляется очень бледная). Ну, вот доторговались, фургон при вас. Он получил одиннадцать пуль, всего-навсего. Вы не стоите того, чтобы я вообще о вас заботилась. Но я кое-что разнюхала. Они не верят, что касса на самом деле в реке. Они подозревают, что она здесь и, вообще, что вы были с ним связаны. Они хотят принести его сюда: вдруг вы, увидев его, себя выдадите. Предупреждаю вас, сделайте вид, что вы его не знаете, не то все пропадете. Они идут сюда, скажу уж сразу. Увести Катрин?
Мамаша Куражкачает головой.
Она здесь? Может быть, она не слыхала насчет барабанов или не поняла?
Мамаша Кураж.Она знает. Приведи ее.
Иветтаприводит Катрин, та подходит к матери. Мамаша Куражберет ее за руку. Появляются два солдатас носилками, на которых, под простыней, что-то лежит. Рядом шагает фельдфебель. Они опускают носилки на землю.
Фельдфебель.Вот человек, имя которого нам неизвестно. Но для порядка имя нужно вписать в протокол. Он у тебя обедал. Взгляни-ка, может, ты его знаешь. (Поднимает простыню.) Знаешь его?
Мамаша Куражкачает головой.
Ты что ж, ни разу не видела его до того, как он у тебя обедал?
Мамаша Куражкачает головой.
Поднимите его. Бросьте его на свалку. Его никто не знает.
Солдатыуносят труп.
Мамаша Кураж поет «Песню о Великой капитуляции».
Перед офицерской палаткой. Мамаша Куражждет. Из палатки выглядывает писарь.
Писарь.Я вас знаю. Вы укрывали у себя лютеранского казначея. Лучше не жалуйтесь.
Мамаша Кураж.Нет, я буду жаловаться. Я ни в чем не виновата, а если я это так оставлю, еще подумают, что у меня совесть нечиста. Все, что у меня было в фургоне, они искромсали своими саблями и еще ни за что ни про что оштрафовали меня на пять талеров.
Писарь.Послушайтесь доброго совета, держите язык за зубами. У нас не так много маркитантов, и мы разрешаем вам торговать, особенно если совесть у вас нечиста и вы время от времени платите штраф.
Мамаша Кураж.Нет, я буду жаловаться.
Писарь.Дело ваше. Тогда подождите, пока господин ротмистр освободится. (Скрывается в палатке.)
Молодой солдат (входит, буяня). Bouque la Madonne! Где эта богомерзкая собака, ротмистр, который зажиливает мои наградные и пропивает их со своими шлюхами? Убью!
Пожилой солдат (вбегает вслед за ним). Замолчи. Посадят тебя!
Молодой солдат.Эй, выходи, воровская рожа! Я из тебя котлету сделаю. Зажимать мои наградные, чтобы я не мог даже пива выпить, после того как я один из всего эскадрона полез в реку? Нет, я этого так не оставлю. Выходи, я изрублю тебя на куски!
Пожилой солдат.Иосиф и Мария, человек сам себя губит.
Мамаша Кураж.Ему что, не дали на водку за что-то?
Молодой солдат.Пусти меня, а то и тебя зарублю. Заодно уж.
Пожилой солдат.Он спас коня полковника, и ему не дали на водку. Он еще молодой и не привык к службе.
Мамаша Кураж.Пусти его, он не собака, чтобы держать его на цепи. Это вполне разумное желание — получить на водку. С чего бы ему еще стараться?
Молодой солдат.И он еще там пьянствует! Вы все в штаны кладете, а я отличился и требую заслуженной награды!
Мамаша Кураж.Молодой человек, не орите на меня. У меня своих забот хватает. И вообще, поберегите свой голос. Он вам еще понадобится, когда придет ротмистр. А то ротмистр придет, а вы, глядишь, уже сорвали голос и молчите как рыба, и он не сможет вас посадить и сгноить в тюрьме. Кто орет, того хватает ненадолго, не больше, чем на полчасика. А потом его впору укладывать баиньки, до того он устает.
Молодой солдат.Я не устал, какой тут сон, я голоден. Хлеб вы печете из желудей и конопли, на этом вы тоже экономите. Этот бабник пропивает мои наградные, а я голоден. Убью!
Мамаша Кураж.Понимаю, вы голодны. В прошлом году ваш командующий велел вам шагать не по дорогам, а по полям, чтобы вытоптать хлеб, я тогда могла бы взять за пару сапог десять гульденов, если бы у кого-нибудь из вас было десять гульденов, а у меня были сапоги. Он думал, что в этом году ему не придется быть в этих местах, а вот он все еще здесь, а кругом голод. Я понимаю, что вас злость берет.
Читать дальше