Луиджи Пиранделло: В молчании

– Да разве вы не видите, что скоро он будет весить больше меня? Постоянно с дудкой во рту!

Дудкой она называла рожок.

– А ну-ка, Нинни, сыграй сонатину!

И Нинни тотчас же начинал, его не надо было просить дважды; он не хотел, чтобы другие держали ему дудку; он желал держать ее сам, как истый трубач, и только томно закрывал от наслаждения свои милые глазки. Чезарино и Роза смотрели на него с восторгом, и если ребенок, еще не кончив сосать, засыпал, они тихонько встав amp;чи и на цыпочках, затаив дыхание, несли его в колыбель.

И Чезарино, с удвоенным рвением садясь за свои вечерние занятия, теперь уже с твердой верой в успех, великолепно понимал истинные причины поражения Наполеона Бонапарта при Ватерлоо.

Но вот однажды вечером, как всегда бегом, стосковавшись по Нинни, он вернулся домой. На пороге Роза взволнованно сообщила ему, что какой-то господин хочет с ним переговорить и ждет уже с полчаса.

Перед Чезарино предстал человек лет пятидесяти, высокий, хорошо сложенный, одетый в черное, точно в глубоком трауре, седой и смуглый, с серьезным и мрачным выражением лица. Он встал, когда прозвонил дверной колокольчик, и дожидался в столовой.

– Вы хотите поговорить со мной? – спросил Чезарино, настороженно и недружелюбно разглядывая его.

– Да, наедине, если позволите.

– Пожалуйста, войдите.

Чезарино указал на дверь своей комнатки и пропустил незнакомца вперед, затем затворил ее дрожащими руками, обернулся и, переменившись в лице, страшно бледный, хмуря брови, щуря за стеклами очков глаза, спросил:

– Альберто?

– Рокки, да. Я пришел…

Чезарино приблизился к незнакомцу с судорожно искаженным лицом, словно собираясь напасть на него.

– Зачем? В мой дом?

Незнакомец отступил, бледнея, но сдерживаясь.

– Дайте мне сказать. Я пришел с добрыми намерениями.

– Какими намерениями? Моя мать умерла!

– Я это знаю.

– Ах, знаете? И вам этого мало? Уходите сейчас же, или я заставлю вас пожалеть…

– Но простите…

– Пожалеть, пожалеть, что вы пришли сюда, навязыая мне позорное…

– Но… простите…

– Позорное знакомство с вами! Да, синьор! Чего вы отите от меня?

– Простите, вы не даете мне сказать… Успокойтесь! – нова заговорил посетитель, растерявшись от этих нападок. – Я понимаю… Но я должен сказать вам…

– Нет! – решительно крикнул Чезарино, дрожа всем телом и поднимая свои слабые кулачки. – Хватит, я не хочу ничего знать! Я не хочу объяснений! Достаточно, что вы посмели прийти! Уходите!

– Но здесь мой сын… – возразил Рокки, сердясь и теряя терпение.

– Ваш сын? – закричал Чезарино. – Вот почему вы пришли? Теперь вы вспомнили, что здесь ваш сын?

– Прежде я не мог… Дайте мне сказать…

– Что вы хотите сказать? Уходите! Уходите! Вы убили мою мать! Уходите, или я позову людей!

Рокки прищурил глаза, потом надул щеки и с глубоким вздохом сказал:

– Хорошо. Значит, мне придется доказывать свои права в другом месте.

И он направился к двери.

– Права? Вам? – крикнул ему вслед Чезарино, у которого потемнело в глазах. – Негодяй! Ты убил мою мать и считаешь, что можешь доказать свои права? Ты – против меня? Права?

Тот обернулся и мрачно посмотрел на него, потом по его губам пробежала улыбка не то презрения, не то жалости к хрупкому мальчику, оскорблявшему его.

– Посмотрим, – сказал он. И ушел.

Чезарино остался в темной столовой, за дверью, дрожа от безумного порыва, на который его, застенчивого и слабого от природы, толкнули злоба, позор и боязнь лишиться обожаемого малыша. Немного придя в себя, он постучал в дверь к Розе, которая заперлась на ключ, прижимая к себе мальчика.

– Я поняла! Поняла! – ответила Роза. – Он хотел Нинни.

– Он?

– Да. И понимаешь, права, свои права он собирается доказывать.

– Он? Да кто же признает его права?

– Он отец.

– Неужели он может отнять у меня Нинни? Я прогнал его, как собаку! Я сказал ему, что он… что он убил мою мать… и что я приютил ребенка… и что теперь он мой, мой!.. Никто не вырвет его из моих рук! Мой! Мой!.. Погоди… негодяй… убий… убийца…

– Ну, да! Конечно! Успокойтесь, синьорино! – сказала ему Роза, еще более опечаленная и удрученная, чем он. – Он только силой может взять у вас ребенка. Вы тоже сумеете доказать свои права. И хотела бы я видеть, как у нас отберут теперь Нинни, ведь это мы его воспитали. Но успокойтесь, успокойтесь, он больше не придет после достойного приема, который вы ему оказали.

Напрасно добрая старушка целый вечер повторяла свои увещания, ничто не могло успокоить Чезарино. Следующий день в министерстве был для него подлинной нескончаемой пыткой. В полдень, дрожа и задыхаясь, он прибежал домой. В три часа он не хотел возвращаться на службу, но Роза уговорила его, пообещав держать дверь на запоре, никому не открывать и ни на минутку не оставлять Нинни одного. Тогда он ушел, но вернулся домой в шесть часов, не заходя в колледж, где его ждали ученики.