Жан-Мари Густав Леклезио - Протокол

«Я была в полиции», — сказала Мишель. Это казалось невероятным.

«Ты понимала, что делаешь?.. Я хочу сказать, ты знала, к чему это может привести?»

«Да».

«И что?»

«И ничего…»

«Что значит — ничего? Что они сказали?»

Мишель покачала головой.

«Ничего. Я тебе этого не скажу, вот и все».

«В газетах, насколько я знаю, ничего не было».

«По-моему, им и без этого есть о чем писать. Разве нет?»

«Так зачем ты поперлась в полицию?»

«Я думала — не знаю, наверное, я думала, что ты должен получить урок».

«А теперь?»

Мишель сделала неопределенный жест — в знак отрицания.

Адам притворился, что его это не удовлетворило.

«Теперь?»

Она слегка повысила голос:

«Теперь все, конец, так какая разница?»

Адам тоже разозлился и начал объяснять:

«Спрашиваешь, какая разница, да? Забыла, что я еще и дезертир? Не понимаешь, что меня могут посадить? Ты правда чокнутая или как, Мишель?! Разве не видишь, не видишь, что судьба Адама Полло, дезертира, висит на волоске и завтра — да что там, через час, через минуту! — к нему могут явиться двое в униформе, они надают ему тумаков и пинков, наденут смирительную рубашку, наручники и все такое прочее, а потом запрут в самой темной камере казармы зуавов, без еды, тепла, женщин, без ничего и даже более того?»

Мишель помедлила, но потом сочла за благо первой прервать игру.

«Довольно, Адам, ты начинаешь меня утомлять».

Он не успокоился:

«Не понимаю тебя, Мишель! Ты что, живешь по принципу: всегда делай вид, что не веришь? По-твоему, я заслуживаю смертной казни? Так, что ли? Отвечай!»

«Умоляю, Адам, у меня правда болит голова, я…»

«Сначала ответь».

«Заткнись».

«Итак? Я заслуживаю смертной казни?»

«Заслуживаешь, доволен?»

Адам решил не продолжать; Мишель достала из сумочки зеркало и кончиками пальцев пригладила брови. Прохожие исподтишка разглядывали девушку, хотя в ней не было ничего особенного. Адам понял, что не переупрямит Мишель, и спокойно пил остывший кофе, пока она причесывалась и красила губы.

Потом они сыграли в «переставлялки» — двигали по столу, по очереди атакуя и контратакуя, все, что на нем стояло и лежало: подставки, чашки, блюдца, ложки, обрывок шерстяной нитки, дохлую козявку, спичку, солнечные очки, окурок желтой «Голуаз», кофейное пятно (расширяющееся вправо) и т. д.

В конце концов Адам выиграл, передвинув на четверть миллиметра пушинку, сорвавшуюся со свитера Мишель. Они тут же встали и вместе пошли к двери. Официант окликнул их от стойки; оглянулся только Адам. Он расплатился мелочью, взглянул на свое отражение в настенном зеркале и вышел на улицу.

Они шли бок о бок, молча, глядя перед собой; улица плавно спускалась к морю, и они высматривали его в просветах между домами. Дойдя до набережной, они едва не разошлись в разные стороны, но потом Адам все-таки последовал за Мишель. Они сели на скамью без спинки: три месяца назад рядом произошла автомобильная авария — шеститонный грузовик сбил ехавшего справа от него велосипедиста, потерял управление, вывернул на тротуар и рухнул, изуродовав скамейку и убив двух человек.

«Я тебе написал, — сказал Адам. — Я тебе написал, и я тебя изнасиловал. Почему ты ничего не предприняла?»

«А что бы ты хотел, чтобы я предприняла?» — усталым тоном спросила Мишель.

«Я написал тебе, там был мой адрес».

«Но ты же не хотел, чтобы я отвечала!»

«Конечно, хотел! Хотел, черт побери! — Адам почти кричал. — Хотел, чтобы ты мне написала! Или пошла в полицию».

«Нечего мне делать в полиции».

«Ты заявила на меня? Заявила или нет?!

«Тут я ничего не могу поделать…»

«Ничего не могу…» — несколько раз повторила она.

Они долго гуляли у моря. То и дело налетал ветер — теплые порывы перемежались с холодными. Никто не шел мимо них по тротуару. С одной стороны было море — плоское и грязное, в радужных пятнах мазута, мигавший на молу маяк и несколько фонарей — казалось, их вертикальные отблески движутся вперед. С другой стороны лежала выгнувшаяся, словно на нее взглянули снизу, земная твердь, занятая городом, утыканная столбами и деревьями. Пейзаж в голове Адама опрокидывался, как в выпуклом зеркале. Он словно бы стоял на цыпочках, нависая над континентами, держа под мышками круглую, как глобус, землю, повторяя позу Марии и проделывая работу, противоположную той, что была поручена Атласу; точно так же лет в двенадцать-тринадцать он всем своим весом удерживал под водой резиновый мяч, медленно скользивший вдоль голых икр вверх.