Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II

Я сказал ему, что как раз завтра рано утром еду к той самой бабушке, которая навела на него в ту ночь такой ужас, и прибавил:

— Она — одна из наилучших и сердечнейших женщин в мире, в чем легко убедились бы, узнав ее ближе.

Но даже одно упоминание о возможности когда-либо снова увидеть ее явно ужаснуло мистера Чиллипа. Он проговорил слабо улыбаясь;

— В самом деле, сэр? Действительно? — и почти сейчас же попросил свечу и отправился спать, словно ища в постели полной безопасности.

Была полночь. Чрезвычайно усталый, я тоже отправился на покой. Следующий день я провел в дуврском дилижансе. Благополучно добравшись до места, я ворвался в столь знакомую мне гостиную в то время, как бабушка сидела там за чаем (уже в очках), и был встречен с распростертыми объятиями и радостными слезами ею, мистером Диком и дорогой моей старой Пиготти, исполнявшей здесь обязанности экономки. Когда, несколько успокоившись, мы стали мирно беседовать, бабушку очень позабавил рассказ о моей встрече с мистером Чиллипом и о том ужасе, с каким он вспоминает о ней.

Оставшись наедине с бабушкой, мы проговорили с ней до глубокой ночи. Она мне рассказала, что все письма наших эмигрантов дышали радостью и были полны надежд; что мистер Микобер в самом деле, как и заверял, переслал несколько небольших сумм денег в уплату выданных им «денежных обязательств», что Дженет, снова поступившая к бабушке, когда та вернулась в Дувр, забыла свою ненависть к мужскому полу и вышла замуж за преуспевающего трактирщика, причем бабушка сделала приданое невесте и почтила своим присутствием брачную церемонию. Впрочем, все это было более или менее известно мне из бабушкиных писем. Мистер Дик, конечно, также не был забыт. Я узнал, что он не перестал заниматься перепиской всего, что только попадается ему под руку, и, воображая, будто он занят полезным делом, держится на почтительном расстоянии от короля Карла I. Тут бабушка не могла не прибавить, какой для нее радостью и удовлетворением в жизни служит то, что мистер Дик живет свободным и счастливым, вместо того чтобы томиться однообразной жизнью в какой-нибудь психиатрической лечебнице. В заключение бабушка высказала взгляд (далеко не новый), что только она одна вполне постигла, что это за человек.

— А когда вы думаете, Трот, поехать в Кентербери? — вдруг спросила она, ласково поглаживая мою руку. (Мы с ней, по нашей всегдашней привычке, сидели у горящего камина).

— Завтра же утром я хочу достать себе лошадь и поехать туда верхом, конечно, если только вы, бабушка, также не пожелаете отравиться вместе со мной в экипаже.

— Нет! — по своему обыкновению отрезала бабушка. — Я останусь дома.

— Ну, в таком случае я завтра еду верхом, — сказал я. — И сегодня еще я не преминул бы остановился в Кентербери, если б ехал не к вам, бабушка, а к кому-либо другому.

Видимо, она была довольна моими словами, но все-таки возразила:

— Ну что вы, Трот! Мои старые кости могли бы подождать и до завтра.

Проговорив это, она снова стала нежно гладить мою руку, в то время как я задумчиво смотрел в огонь.

Задумчиво потому, что, снова очутившись так близко от Агнессы, как мог я но почувствовать с новой силой давно мучивших меня сожалений! Мне казалось, что в ушах моих снова звучат бабушкины слова: «О Трот! Какой вы слепой, слепой, слепой!» Теперь, увы, я лучше понимал эти слова, чем тогда, когда передо мной лежала еще нетронутая молодая жизнь…

Мы оба молчали несколько минут. Подняв глаза, я увидел, что бабушка пристально смотрит на меня, как бы стараясь прочесть мои мысли.

— Отец Агнессы постарел и совсем поседел, — заговорила бабушка, — но вообще он очень изменился к лучшему, можно сказать — стал новым человеком. А Агнесса все такая же хорошая, такая же красавица, такая же серьезная и самоотверженная, какой была всегда. У меня, Трот, просто нехватает слов для похвал этой чудной девушке!

В этой фразе бабушки звучало восхищение Агнессой и какой упрек мне! В самом деле, как мог я отвернуться от своего счастья!

— Если тех девочек, которых Агнесса теперь воспитывает, — продолжала бабушка, — она сделает похожими на себя, то, клянусь богом, жизнь ее не пройдет даром! Ведь она видит свое счастье в том, чтобы быть полезной, — добавила бабушка, растроганная до слез.

— А есть ли у Агнессы… — скорее громко подумал, чем сказал я.

— Ну, продолжайте, что есть у Агнессы? — резко отозвалась бабушка.