Дафна дю Морье - Замок Дор

— Мы не одни на дороге, — предположил он. — Кто-то едет за нами — я слышу стук колес. Кто там, Мэри?

Опасаясь, что он высунется в окно и растревожит свою рану, Мэри мягко взяла его за руку и устроила поудобнее на подушках.

— Какие-то незнакомцы, — ответила она. — В экипаже полно народу, они направляются из Труро в Бодмин, как и мы. Наверное, заблудились в тумане.

— Ты уверена, Мэри?

— Конечно. У них четырехместная карета, похожая на экипаж мистера Трежантиля, но только черного цвета.

Она продолжала держать его за руку, веря всем своим юным сердцем, что поскольку это приносит ей утешение, то должно придать сил и ему, и не знала, что надежда, которая вспыхнула на какой-то миг, когда он заслышал стук колес экипажа, ехавшего за ними, сейчас угасает, как и его жизнь. Ложь, изреченная ради того, чтобы уберечь его от беды, не достигла своей цели.

Вскоре он прошептал несколько слов по-французски, и она поняла, что в своих грезах он снова в Бретани — смотрит, как белые волны разбиваются о крутой берег.

— Dieu vous garde, — прошептал он. — Je ne vous verrai plus. [46] Храни вас Бог. Я вас больше не увижу (франц.).

Один местный поэт — уроженец Троя, умерший молодым, — оставил рукопись незавершенной поэмы. Начинается она бравурно:

По таким спокойным волнам прилива доктор Карфэкс, которому было теперь восемьдесят с лишним лет, уже более не практикующий, плыл в своей гичке «Левкой» к земельному участку, который он арендовал под сад и назвал «Ферма», хотя никакой фермы там не было. Почти каждый день он проводил там время с двух до четырех часов пополудни, занимаясь физическим упражнением, подходившим ему больше всего: распиливал поленья для камина в своей библиотеке.

Здесь, отделенный водной гладью и от более прозаических удовольствий (книга и тапочки), и от гастрономических радостей — несмотря на возраст, он по-прежнему был гурманом, — и от неиссякающего потока посетителей, большинство которых составляли его бывшие пациенты, зимой и летом в силу привычки стучавшиеся в дверь врачебного кабинета и встречавшие радушный прием, доктор Карфэкс предавался тому блаженному одиночеству и покою, которые теперь более, чем когда бы то ни было, казались источником самой жизни.

У него было два друга: малиновка, которая блестящими глазками наблюдала, как он трудится, и поклевывала опилки, и черепаха, игнорировавшая доктора и предпочитавшая ползать в поисках пропитания по капустной грядке, находившейся неподалеку.

Приятный звук пилы и ритмичные движения вызывали у доктора Карфэкса ощущение благополучия, распространявшееся по всей нервной системе. Несомненно, именно так и должен жить человек: пользоваться плодами земли, древесиной, всем, что произрастает из почвы, а также дарами моря; и даже самими временами года — дождливыми, теплыми и прохладными, — которые питают все живые существа, от величайшего гения до ничтожнейшей личинки.

Черепаха Томми и сама была недюжинным философом: когда наступала зима, она пряталась в теплое местечко, пока вдруг однажды весенним днем, когда на склоне холмов уже давным-давно расцвели первые бледно-желтые нарциссы, не выглядывала из своей уютной норки, с важным видом созерцая своего более выносливого дружка — малиновку, которая изливала из своего маленького сердечка благодарность за то, что снова выглянуло солнышко.

Именно беспокойство сделало человека угрюмым и отняло у него рай — не запретный плод, который отведали Адам и Ева, не огонь, похищенный с небес Прометеем, но борьба за то, чтобы казаться значительным в глазах своих собратьев: купля, продажа, строительство, снос зданий, разорение сельской местности во имя прогресса, изобретение машин, которые, согласно своей природе, должны будут превратить в машины самих изобретателей. Как много изменений за последние годы! Больше судов, больше причалов, железная дорога, проведенная вдоль берега реки от Лостуитьеля через Сент-Семпсон (по ней перевозили полезные ископаемые), а в довершение всего — кризис, и теперь многие корнуэльцы пакуют чемоданы и отправляются искать счастья за морем.