Анатоль Франс - Том 6. Остров Пингвинов ; Рассказы Жака Турнеброша ; Семь жен Синей Бороды ; Боги жаждут

Трагическая судьба Гамлена отражает судьбу революции; ее поэтический символ — образ античного героя Ореста, терзаемого фуриями, образ, настойчивым рефреном проходящий через весь роман. Подобно Оресту, Гамлен — герой-мученик, мститель и убийца, палач и жертва в одном лице. Как и вожди якобинцев, названные в одном месте романа «славными преступниками», Гамлен питает «безжалостную любовь» к людям. Он все отдал родине, даже добрую память о себе в потомстве, и, зная, что обречен, все же не отступает с раз избранного пути.

И хотя нетерпимость Гамлена неприемлема для автора, который видит в ней проявление слепого фанатизма, все же этот образ окружен ореолом жертвенного величия. Ключом к образу Гамлена и ко всему роману является глава XXV, где герой накануне 9 термидора говорит встреченному на улице ребенку:

«Дитя, ты вырастешь свободным и счастливым человеком и этим будешь обязан презренному Гамлену. Я свиреп, так как хочу, чтобы ты был счастлив. Я жесток, так как хочу, чтобы ты был добр. Я беспощаден, так как хочу, чтобы завтра все французы… упали друг другу в объятия». Знаменательно, что в следующей, появившейся лишь в последней редакции романа главе XXVI та же мысль повторяется применительно к Робеспьеру. Накануне термидора, чувствуя свою обреченность, он тоже мечтает об эре всеобщего мира и братства, но сознает, что «может быть милосердным» только тогда, когда «голова последнего врага Республики падет под ножом гильотины».

Как уже отмечалось, писателю не было достаточно ясно, что в основе политической борьбы времен революции лежала классовая борьба. Подобно историкам типа Кине и Луи Блана, Франс склонен видеть здесь скорее борьбу философских доктрин. Писатель неоднократно высказывал мысль о том, что в событиях революции столкнулись две идейные линии французского Просвещения, линия Вольтера и линия Руссо. Якобинцев он считал последователями Руссо.

Идейная связь Робеспьера и его соратников с социально-политическими теориями Руссо, в частности с его «Общественным договором», является исторической истиной; но вольтерианство и руссоизм в действительности — не просто две разные линии Просвещения, а ранний и более поздний этапы в его развитии, причем каждый из них имеет свои прогрессивные стороны и свои слабости. Для Франса же Вольтер олицетворял свободную критическую мысль XVIII в., связанную в его сознании с гуманизмом Возрождения и античной эпикурейской философией; в руссоизме он видел узкую социальную догму; на страницах романа он многократно выводит фанатизм и жестокости якобинцев из руссоистской чувствительности и добродетели. Но, в отличие от буржуазно-либеральных историков, Франс нигде не пытается использовать это противопоставление для защиты и оправдания жирондистов, которых те изображали наследниками Вольтера.

Носителем идей Вольтера в романе сделан не политический деятель революции, а гуманист-эпикуреец Бротто, в прошлом друг энциклопедистов, далекий от общественной борьбы. Именно он является философским антагонистом Гамлена, показанного как убежденный соратник Робеспьера, выросший на идеях «Жан-Жака».

В связи с образами Гамлена и Бротто в романе встает старая франсовская проблема мысли и действия. При всей своей симпатии к Бротто, образ которого варьирует образы героев-гуманистов раннего Франса, писатель все же вынужден признать беспомощность и обреченность его пассивно-созерцательной позиции перед бурным натиском жизни. С другой стороны, при всем скептицизме в оценке деятельности Гамлена Франс не может не уважать его энтузиазма и самоотверженности.

Философские и политические вопросы, поднятые в романе «Боги жаждут» в связи с французской буржуазной революцией конца XVIII в., имели для А. Франса и более общее значение и волновали его в связи с современностью. Произведение полно скрытых аналогий с социальной действительностью Третьей республики. В вопросе о вмешательстве личности в жизнь общества, о перспективах революционной борьбы, о возможностях преобразования общества на основе справедливости писатель проявит еще немало сомнений и колебаний. Только исторический опыт Октябрьской социалистической революции помог А. Франсу твердо стать на путь признания массового революционного движения как действенного средства борьбы за светлое будущее человечества.

ОСТРОВ ПИНГВИНОВ. Перевод В. А. Дынник

Предисловие • 7