Эрнст Юнгер - Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

После полудня я забрался на одинокий остров — возвышавшуюся над полями отвесную скалу, поросшую медово-жёлтым молочаем. Из выжженного солнцем кустарника раздавался сильный шелест — не шорох медленно извивающейся змеи, а короткое и резкое шуршание ящериц. Балеарские острова таят в себе редкие разновидности этих тварей. Устроившись на камне, я вскоре смог совсем близко увидеть, как они скользят, едва не касаясь моих ног. Особенно позабавила меня одна, которая внезапно появилась на корне дерева, волоча за собой хвост, словно шлейф. Когда она подняла головку к солнцу, её горлышко заиграло на свету, как голубой ляпис.

Такие встречи вызывают в нас испуг — своего рода головокружение, которое мы испытываем, стоя на краю бездонного моря жизни. Столь же тихо и незаметно, словно какие-то образы из сказки, подкрадываются к нам и животные. Их фигуры, танцы и игры представляются нам чем-то чрезвычайно загадочным и в то же время необходимым. Кажется, будто каждый образ посылает в самое наше средостение какой-то сигнал; и я чувствую это гораздо отчётливее с тех пор, как охота не приносит мне больше радости. И всё же весьма непросто найти то, что приковывает нас к себе, — скорее, мы догадываемся о существовании этих уз, как догадываемся о важном содержании запечатанного письма.

На обратном пути я заметил роскошное четверозвучие красок: огненный куст герани, прислонившийся к бело-голубой стене так, что зелёная листва выделялась на фоне нижней голубой полосы, а шапка красных цветов — на фоне белого верха. Дома мирно покоились в неподвижном воздухе, окутанные нежной пеленой дыма. Путник погружается в неё, словно в клубы курений, что восходят от горящих в очагах дров горной сосны.

Удовольствие от этих одиноких прогулок, несомненно, вызвано тем, что мы, подобно Бианту, «всё своё носим с собой». Наше сознание сопровождает нас подобно зеркальному шару или, лучше сказать, ауре, центр которой — мы сами. Прекрасные образы проникают в эту ауру и мерцают в ней, как небесные огни. Так мы шагаем по этой земле, и над нами горят северные сияния, солнца и радуги.

Такое изысканное сочетание и соитие с миром принадлежит к числу высочайших наслаждений, что выпадают на нашу долю. Земля — наша вечная мать и жена и, как любая жена, она воздаёт нам по нашему богатству.

Юберлинген

Меня вызвали в Престон как эксперта для участия в процессе по установлению опекунства.

Я сразу понял, что мне предстояло иметь дело с одним из тех случаев, когда искусство бессильно, а диагноз заключает в себе прогноз подобно приговору, который не подлежит обжалованию. Речь шла о помешательстве, какое нередко встречается у пациентов средних лет и проявляется в специфическом нарушении речи. Это признак скорой смерти.

Дело длилось недолго, и я вскоре освободился, а поскольку почтовая карета отправлялась лишь на следующее утро, то впереди меня ждал целый день в незнакомом городе. Это всегда вызывает во мне радость, ибо нигде дух мой не чувствует себя более свободно, чем в сутолоке гавани, набитой чужим трудолюбивым народцем. Такое просветлённое настроение ещё более укрепляется в тех случаях, когда язык обитателей мне непонятен; например, когда я был с Уэлсли в Индии, просветление не покидало меня неделями. Возможно, причина в том, что глаза становятся нашим главным органом, и мы начинаем яснее видеть, как разыгрывается спектакль жизни. Тогда человеческая суета предстаёт перед нами словно на сцене — простой и вместе с тем наделённой глубоким смыслом. Открывающиеся одна за другой картины излучают яркий свет, а повседневность обретает духовную силу, как если бы речь шла не о торговле и общении, а о неких чудодейственных событиях. Мир делается легче и прозрачнее, а мы, как незримые существа, движемся в нём смелее и свободнее. Мне иногда кажется, что в суете восточных базаров люди и вещи как будто освещены факелами и сами излучают красное свечение.

Погружённый в подобные размышления, я бесцельно бродил по улицам и площадям, пока с моря не начал подниматься туман. Если мы хоть однажды жили полной жизнью, то сплин и скука никогда уже не овладеют нами; воспоминание об этом хранит нас, как талисман, от губительной силы времени. Часы промелькнули словно во сне, и уже начали зажигать свечи в канделябрах, когда я решил свернуть в квартал антикваров, где, по своему обыкновению, собирался купить сувенир на память о проведённом дне. Мне попадались магазины с мебелью, произведениями искусства, изящным фарфором, а рядом с ними дешёвые лавочки с запылёнными безделушками, которые моряки привозят с собой из плаваний, — высушенные морские ежи, заморское оружие и, конечно, неизменный кораблик в бутылочке.