Редьярд Киплинг - Подарки фей

«А нельзя обойтись без лишних разговоров?» – говорит Бони. На меня он не смотрел, но я нутром чуял, что у него на уме. Я мешал ему, а распорядиться об убийстве для него было все равно что приказать подавать карету.

«Всем рот не заткнешь, – говорю я. – Там еще двадцать два человека команды».

Еще немного, и я закричал бы в голос, как заяц, пойманный в силки.

«Итак, судно американское, – спокойно продолжает Талейран. – Куда выгодней вам было бы вернуть его с изъявлениями дружбы. Можно поместить официальное сообщение в „Монитэре”». (Это французская газета, все равно что «Аврора» в Филадельфии.)

«Хорошая мысль! – одобрил Бони. – В небольшом сообщении можно сказать очень много».

«Вот именно, – кивнул Талейран. – Так я подготовлю текст?» И он записал что-то в маленькую карманную книжечку.

«Да, и вечером представьте мне для окончательной отделки, – говорит Бони. – Пусть „Монитэр“ напечатает это завтра».

«Разумеется. Подпишите, пожалуйста…» – и Талейран протянул ему вырванный листок.

«Но тут ведь приказ о возвращении брига! – воскликнул Бони. – Неужели нельзя обойтись без этого? Почему я должен отказаться от хорошего судна? Разве мало я уже потерял кораблей?»

Талейран ничего не ответил. И Бони придвинулся к столу и сердито ткнул перо в чернильницу. Но вдруг он опять отпихнул Талейранов листок.

«Одной моей подписи недостаточно, – говорит он. – Должны еще подписаться два других консула: Сьейес и Роже Дюко. Нельзя нарушать закон».

«К тому времени, как мой друг доставит приказ по назначению, – говорит Талейран, а сам смотрит в окно, на толпу, – одной вашей подписи будет вполне довольно».

Бони усмехнулся.

«Это вымогательство!» – сказал он, но бумагу все-таки подписал и толкнул через стол к Талейрану.

«Поезжайте в Гавр и отдайте это председателю призового суда, – говорит мне Талейран. – Вы получите назад свой корабль, а что касается груза – я сам за него заплачу. Сколько вы рассчитывали за него выручить?»

Тут, раз уж пошел мужской разговор, я должен был честно признаться, что не собирался со своим грузом беспокоить английскую таможню – и следовательно, не могу… м-м… ограничить прибыль определенной цифрой.

– Я так и понял, – хмыкнул Пак. -

Дети засмеялись.

– Смешно, правда? – отозвался Фараон. – Но тогда мне было не до смеха. Вот, значит, Талейран подумал с минуту и говорит:

«Я плохой счетовод и к тому же занят сейчас другими расчетами. Что вы скажете, если мы просто удвоим стоимость груза?»

Что я скажу? Да у меня просто язык отнялся! Я сидел и кивал, как китайский болванчик, пока он писал распоряжение своему секретарю, чтобы мне выплатили… ох, столько денег, что вы все равно не поверите.

«О, господин аббат! – вымолвил я наконец. – Благослови вас Господь за вашу доброту!»

«Да, – говорит он, – я действительно служитель Божий, хотя и поневоле… Но теперь меня называют „господин епископ“. Вот, примите это от меня – вместо благословения».

И дает мне записку.

«Этот человек меня все время грабит! – говорит Бони, заглядывая мне через плечо. – Нам нужен национальный банк… Нет, вы в самом деле с ума сошли?» – заорал он на Талейрана.

«Совершенно верно, – говорит Талейран и встает со стула. – Но успокойтесь, это не заразно, по крайней мере для вас. Эта болезнь называется благодарностью. Сей юный джентльмен подобрал меня на улице и накормил, когда я был голоден».

«Ну конечно! А теперь он явился сюда разыгрывать сцены. И вы с ним возитесь, а тем временем Франция ждет».

«О да! Несчастная Франция! – говорит Талейран. – Ну, прощайте, Кандид. Да, кстати: вы уже получили от Красного Плаща разрешение передать мне тот разговор президента с министрами?»

Я только головой помотал, не в силах вымолвить ни слова. Но тут Бони совсем потерял терпение и чуть не в шею вытолкал меня из комнаты. Этим дело и кончилось.

Фараон поднялся и засунул скрипку, головкой кверху, в глубокий карман сюртука.

– Но мы ведь еще столько всего хотели узнать! – заволновался Дан. – И как вы добрались домой, и что сказал тот старик на барже, и как, наверно, удивился ваш кузен, когда ему пришлось отдать обратно «Берту Оретт», и…