Редьярд Киплинг - Подарки фей

«Я отвезу тебя в Булонь, – говорит мне Стив. – Матушка и все остальные будут очень рады. А оттуда дядя Оретт переправит тебя в Нью-Хейвен. А хочешь, возьму тебя вместе с командой к себе на судно? В трюмах короля Георга есть чем поживиться!»

Уж на что я был сердит, а все же не удержался от смеха.

«Хватит с меня, – говорю, – чужих трюмов. Куда это они отправляют мой табак?» (Бочонки как раз грузили на баржу.)

«Вверх по Сене, до Парижа, – отвечает он. – Там его продадут, а нам с тобой ни пенса не достанется».

«Добудь мне разрешение сопровождать груз, – говорю я. – Попробую поискать справедливости у американского посла в Париже».

«В мире не так-то много справедливости, – говорит он. – Не больше, чем во флоте».

Но разрешение он мне достал и даже дал с собой денег. Бочонки с табаком – это все, что у меня оставалось, и я пустился за ними, как собака за отнятой костью. На барже я играл понемножку на скрипке: чтоб не падать духом, а заодно и подружиться с караульными. Они ведь только исполняли свой долг, а в остальном были вполне разумные люди. Они надо мной даже не смеялись.

Когда мы приплыли в Париж, был уже ноябрь, который французы переименовали в брюмер. Они, оказывается, переименовали все месяцы: после этой неслыханной глупости я уже не ждал от них ничего хорошего. И правильно делал.

Мы пришвартовались возле самой церкви Нотр-Дам. Баржу и груз оставили под присмотром старичка сторожа, и он разрешил мне приходить туда ночевать. Днем я бегал из конторы в контору в поисках правосудия, а в ответ выслушивал речи о свободе и равенстве. Меня никто не принимал всерьез. Теперь-то я даже могу их понять. Денег у меня не было, одежда перепачкалась, я неделями не менял белье и ничем не мог доказать, что я законный владелец «Берты Оретт». Бумаги-то у меня были – но кто подтвердит, что не краденые? Так они мне отвечали, ворюги проклятые! Привратник американского посла не пропустил меня даже к секретарю. Он заявил, что для американского гражданина я слишком хорошо болтаю по-французски. И мало того, мне пришлось… понимаете, деньги все вышли… я снова взялся за скрипку и начал играть на улицах – ну и, конечно, капитан торгового судна со скрипкой под мышкой… кто ж такому поверит?

Вот однажды возвращаюсь я на баржу – дело было в конце ихнего месяца брюмера – и чувствую, что больше не могу. Старый Мэнгон, сторож, развел огонь в железном ведре и жарит селедку.

«Выше нос, мон ами! – говорит он. – Кушать подано».

«Не могу я есть, – говорю. – Ничего не могу. Нет больше моих сил!»

«Ба! – говорит он. – У человека всегда есть силы. Взять хотя бы меня. И двух лет не прошло, как я взлетел на воздух в заливе Абукир (я плавал тогда на «Ориенте») и с размаху шлепнулся в воду. А посмотри на меня сейчас!»

Смотреть-то было, собственно, не на что. Старик Мэнгон был одноногий и одноглазый, но держался и вправду молодцом.

«Это будет похуже, – говорит он, – чем потерять какие-то сто одиннадцать бочонков с куревом! Да у тебя вся жизнь впереди. Чего бы я только не отдал, чтобы стать сейчас молодым! Сейчас во Франции горы можно своротить. И весь мир у твоих ног, точно мячик (тут он стукнул по ведру своей деревянной ногой). А взять, к примеру, генерала Бонапарта! Да он по сравнению со мной еще младенец, а смотри сколько уже успел. Завоевал Египет, Австрию, Италию… чего там, пол-Европы! А теперь он вернулся в Париж, да спустился по реке в Сен-Клу – ну что ты, дурень, уставился на реку? – да перед всеми этими свинячьими законниками и прочими гражданами взял и объявил себя консулом, а это, считай, все равно что король. Он и королем тоже будет, помяни мои слова, королем Франции, Англии и всего мира! Вот и ты не хнычь. Ешь селедку!»

Я ему говорю: мол, не начни этот Бони войну против Англии – и табачок мой не пропал бы, верно?

А он мне на это: «Молод ты еще, не понимаешь».

Тут послышались крики «ура!». На мост въехала карета, в ней сидели двое.

«А вот и он сам, – говорит Мэнгон и вытягивается по стойке „смирно“. – Он им всем скоро покажет!»

«А тот, второй, в черном – это кто?» – спрашиваю я, а сам весь дрожу.

«О, это малый с головой! Он тоже далеко пойдет, этот пройдоха епископ, как его… Талейран».

«Так и есть!» – подпрыгнул я, схватил зачем-то скрипку и припустил вверх по ступенькам и вслед за каретой.

«Господин аббат! – кричал я на бегу, – господин аббат!»