Редьярд Киплинг - Подарки фей

– О! В самом деле? – воскликнул тот. – Миль пардон! Он поднял плечи чуть не до самых ушей, развел руки в стороны и затараторил по-французски.

– Что, не компрене? – подмигнул он, переводя дух. – Могу повторить на нижненемецком!

И он заговорил на другом языке, и притом совершенно другим голосом. Изменились и жесты, и выражение лица – трудно было поверить, что перед ними тот же самый человек! Но его живые темно-карие глаза все так же весело поблескивали на узком лице, и детям показалось, что к этим глазам почему-то не подходят простой сюртук скучного табачного цвета, коричневые брюки до колен и широкополая шляпа. Его темные волосы сзади были заплетены в коротенькую озорную косичку.

– Уймись же наконец, Фараон! – засмеялся Пак. – Будь французом, немцем или англичанином – все равно, лишь бы кем-нибудь одним.

– Ой нет, не все равно, – взмолилась Уна. – Мы еще не учили немецкий… а французский начнем повторять только со следующей недели.

– Вы разве не англичанин? – спросил Дан. – Мы слышали, как вы пели по-английски.

– А-а! Это пела моя сассекская половинка. Мой отец был здешний, а в жены взял французскую девушку из Булони – француженкой она и осталась. И разумеется, из семьи Оретт. Наши два семейства давно породнились. Про это даже стишок есть, не слышали?

– Так вы контрабандист? – подпрыгнула Уна.

– И много вы перевезли контрабанды? – одновременно с ней закричал Дан.

Мистер Ли кивнул с самой серьезной миной.

– Учтите, – продолжал он, – я вовсе не одобряю этого занятия и полагаю, что оно должно оставаться запретным – по крайней мере, для большинства людей (которые в нем все равно ни черта не смыслят!). Но меня с малых лет приставили к делу, контрабандный промысел достался мне, так сказать, в наследство и по отцовской, и – он махнул рукой в сторону французского берега – по материнской линии. Это у нас в крови – так же, как игра на скрипке. Оретты обычно доставляли товар из Булони, а мы принимали его здесь и переправляли в Лондон.

– А где же вы жили? – спросила Уна.

– В нашем деле лучше обосноваться подальше от работы. Мы держали небольшой рыбачий баркас неподалеку отсюда, в Шореме, а сами, как порядочные крестьяне, арендовали землю и домик в Вормингхерсте под Вашингтоном, к северо-западу от Брамбера, где фамильное поместье Пеннов.

– Как же, помню! – усмехнулся Пак, присевший на корточки. – Про вас и в тех краях сложили стишок:

И сдается мне, Фараон, что так оно и есть. Фараон рассмеялся:

– Похоже, цыганская кровь во мне не так уж сильна, ведь я все-таки остепенился и нажил порядочное состояние.

– Контрабандой? – спросил Дан.

– Нет, торговлей табаком.

– Вы хотите сказать, что оставили ремесло контрабандиста, чтобы открыть табачную лавку? – воскликнул Дан с таким разочарованным видом, что все засмеялись.

– Что поделаешь, – сказал Фараон. – А впрочем, разные бывают табачные лавки… Скажите-ка лучше: сколько, по-вашему, будет отсюда вон до того баркаса с заплатой на фоке? – Он ткнул пальцем в сторону рыбачьих лодок.

– Чуть меньше мили, – почти сразу ответил Пак.

– Верно. А глубина под ним – семь саженей, и дно – чистый песок. Вот на том самом месте мой дядюшка Оретт пускал ко дну бочонки с коньяком из Булони – а мы их потом доставали, грузили в лодки и перевозили сюда, к Площадке, где уже поджидали вьючные пони.

Однажды довольно-таки туманной ночью в январе девяносто третьего года мы с отцом и с дядюшкой Лотом пришли на баркасе из Шорема – и смотрим, дядюшка Оретт и братья л'Эстранж, мои французские кузены, поджидают нас на своем люггере с новогодними подарками от матушкиной родни. Помню, тетушка Сесиль прислала мне красную вязаную шапочку, и я ее тут же натянул, – ведь у французов как раз перед тем началась революция и красные колпаки были в большой моде. Дядюшка Оретт рассказал нам, как французы отрезали голову своему королю Луи, а еще – как из Брестского форта обстреляли английский военный корабль. Новости были самые свежие, еще и недели не прошло.

«Значит, опять война, – говорит отец, – только успокоились – и на тебе! И что бы это людям короля Георга и короля Людовика не надеть свои мундиры да не схватиться бы друг с дружкой, а нас не трогать?»