Марк Твен - Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Все мы шлем вам, Хармони и детям кучу самых сердечных приветов.

Марк.

72

ДЖ. Т. ГУДМЕНУ

Ривердейл-на-Гудзоне, 13 июня 1002 г.

Дорогой Джо,

я восхищен безмерно и преисполнен почтения! Вот уже двадцать четыре часа я пытаюсь успокоиться и хладнокровно оценить эту поразительную энергию, трудолюбие, упорство, отвагу, аналитический гений, проницательность, все это громовое и огнедышащее великолепие, каким изумила нас мирная, покрытая цветами и зеленью гора, в которой никто и не подозревал спящего вулкана, — пытаюсь успокоиться — и не могу. Вчера я прочитал половину вашей книги и не понял ни слова, но все приводило меня в восторг: ведь это просто чудо! Какая научная глубина, эрудиция, какой неимоверный труд в это вложен! А сколько скромности и достоинства, как величественна избранная вами область, бесконечно далекая от всего низменного, убогого и нечистого! И еще я в восторге от того, каким прекрасным, прозрачным, непревзойденным по чистоте и изяществу языком написана эта книга. Наука всегда величава и достойна поклонения, но нередко она предстает перед нами в грубой дерюге, вы же облекли ее в прекрасные одежды, подобающие ее величию.

Вы думаете, что вам досталась «жалкая награда» за двадцать лет труда? Нет, нет! Вы жили в высоком царстве разума, а самая малая радость его недоступна для самой тугой мошны, какая найдется в христианском мире; днем и ночью вы были свободны и независимы от земного рабства и грубой корысти. Вы получали за свои труды плату большую, чем кто-либо другой в нашей стране. Вы жили ослепительной мечтой - и она сбылась, и ныне вы не могли бы обменяться судьбою даже с другим ученым: ведь он должен разделить свои трофеи с коллегами, мир же, открытый вами, принадлежит только вам одному и вашим останется.

Все это просто великолепно, Джо! И нет на свете человека, который был бы за вас так рад и горд, как неизменно преданный вам

Марк.

73

БРАНДЕРУ МЭТЬЮЗУ

Нью-Йорк-Сити, 4 мая 1903 г.

Дорогой Брандер,

Целый месяц я не вставал с постели, но зато я много читал, и мне пришло в голову попросить вас вот о чем: сядьте-ка за письменный стол, когда у вас найдется месяцев восемь-девять свободных, и набросайте для меня ответы на кое-какие вопросы из области литературы, дабы расширить мой кругозор. Ваше время не будет потрачено напрасно, ведь потом на досуге, пользуясь уже сделанным, вы можете составить курс лекций для ваших студентов и этим окажете им большую услугу.

1) Есть ли в романах сэра Вальтера Скотта страницы, написанные хорошим английским языком не путаным и не небрежным?

2) Есть ли у него страницы, написанные не слишком убогим, бесцветным, стертым языком, а приличной прозой?

3) Есть ли у него страницы, которые горели бы настоящим пламенем, а не тлели негреющим, обманчивым светом гнилушки?

4) Есть ли у него герои и героини, которые не были бы негодяями и негодяйками?

5) Есть ли в его романах персонажи, чьи слова и поступки не противоречили бы характерам, какими они обладают по уверениям автора?

6) Есть ли у него герои и героини, которыми читатель восхищался бы и при этом сам понимал бы, почему восхищается?

7) Есть ли в его романах комические персонажи, которые и вправду забавны, и юмористические места, не лишенные юмора?

8) Случается ли ему когда-нибудь увлечь читателя так, что тому не хотелось бы отложить книгу?

9) Есть ли у него страницы, где он перестает принимать неестествеппые позы, перестает восхищаться безмятежным разливом собственного водянистого красноречия, отказывается от вычур и притворства и на время, хотя бы ненадолго, становится сколько-нибудь искренним и серьезным?

10) Умел ли он писать по-английски? Может быть, он знал, как надо писать, но просто не хотел?

11) Писал ли он верное слово только тогда, когда не мог подыскать другого, или он так часто ошибался в выборе потому, что не умел отличить верное слово от неверного?

12) В состоянии ли вы читать его? И при этом сохранить к нему уважение? Разумеется, это было возможно в его время — в эпоху непомерной чувствительности, громких вздохов и пышных слов, — но, боже праведный, возможно ли это в наши дни?

Брандер, я изнемогаю, я умираю медленной смертью, загубленный сэром Вальтером. Я прочел первый том «Роб Роя» и дошел до XIX главы «Гая Мэннеринга»— и уже не в силах приподнять голову от подушки, даже чтобы поесть. Ох, как все это ребячески незрело, неестественно, какая второсортная подделка! Всё какие-то фигуры из паноптикума, скелеты, призраки. Интересно? Да как могут быть интересны эти бескровные манекены, эти мыльные пузыри? А замысел— какое убожество! Не потому убожество, что не хватает изобретательности, чтобы задумать сложные и разнообразные положения, а потому, что нет уменья их обосновать. Сэр Вальтер обычно выдает себя, когда начинает развивать то или иное сюжетное положение: он хитрит, и мудрит, и накручивает; и если вы дотянете до тех пор, пока станет ясно, к чему он вел, вы все равно ему не поверите.