Не без страха смотрел он и на рабочих, шагавших рядом с ним в пикете. «Что они чувствуют? — спрашивал он себя. — О чем они думают? Какие у них каменные, застывшие лица! Словно ничто их не трогает, а между тем я знаю, что они взволнованы до глубины души, — поглядеть хотя бы на этих женщин с детьми на руках, на этих изнуренных трудом мужчин. Наверно, в их горе есть что-то особенное, что привело их сюда, в это скорбное шествие. Что бы это могло быть? О чем они думают? Странно, — добавил он про себя, — ведь никогда раньше меня не беспокоило, что думают такие люди. Теперь я хочу это знать. Я хочу знать, какие узы связывают их с Сакко и Ванцетти. И я хочу знать, почему я испытываю страх».
Истина заключалась в том, что у его страха был не один источник и не одна причина. Холодный ужас смерти сжимал его сердце, когда он думал о том, что так скоро ожидает Сакко и Ванцетти. Но вместе с тем он холодел от страха и мрачных предчувствий, глядя на угрюмые и гневные лица пикетчиков: «Что, если они поднимутся — вот эти, да и миллионы других? — думалось ему тогда поневоле. — Что, если они поднимутся и скажут, что Сакко и Ванцетти не должны умереть? Что тогда? На чьей стороне буду я тогда?»
Нельзя отрицать — он был глубоко потрясен. Только что в комитете защиты он выразил свои сомнения и тревоги представителю Международного бюро защиты труда, который, как он знал, был коммунистом. Этот высокий, угловатый рыжеволосый человек со скупой речью некогда работал лесорубом на Северо-Западе; его избрали по списку социалистов в законодательное собрание штата, а через несколько лет он стал одним из основателей новой партии — партии коммунистов. Он не скрывал, что он коммунист. Отчасти поэтому профессор обратился к нему сегодня.
— Теперь они умрут, — сказал он с глубочайшим отчаянием. — Больше нет надежды.
— Пока есть время, есть надежда, — ответил коммунист.
— Пустая отговорка, — сказал профессор с горечью. — Я побывал в тюрьме, я пришел оттуда. Это конец, и все так же безнадежно в конце, как было безнадежно вначале. Мне тошно. Я знаю, что эти люди невиновны, а все же они должны умереть. Вместе с ними умрет моя вера в человеческую порядочность.
— Легко же умирает ваша вера, — сказал коммунист.
— Вот как? А ваша вера сильнее? Во что же вы верите, сэр?
— В рабочий народ Америки, — ответил коммунист.
— Затверженный урок! Но какое он имеет отношение к делу? Я никогда не спорил с вами. Я знал, что вы, коммунисты, повсюду вокруг дела Сакко и Ванцетти, и подчас восхищался вашей энергией и вашим бескорыстием. Я никогда не позволю себе травить красных, как это делают многие, потому что, по-своему, я испытываю величайшую потребность жить в мире, где господствует справедливость. Вот почему я сотрудничал с вами. Но сейчас вы меня выводите из себя. О какой вере в рабочий народ вы толкуете? Где он, этот ваш рабочий народ? Согласен, Сакко и Ванцетти убивают потому, что они — рабочие люди, итальянцы, коммунисты, агитаторы; понадобилось найти козла отпущения, кое-кому дать урок, а кое-кого припугнуть. Но где ваши рабочие? АФТ ничего не предпринимает, а ее самые влиятельные лидеры сидят сложа руки, — их даже не видно среди пикетчиков. Где же он, ваш рабочий народ?
— Повсюду!
— Разве это ответ?
— На сегодняшний день — да. А что вы хотите? Чтобы рабочие штурмовали тюрьму и силой освободили Сакко и Ванцетти? Так просто ничего не делается, разве только в наивных мечтах. Сакко и Ванцетти можно убить, ведь убили же Альберта Парсонса [22] Парсонс Альберт — печатник, один из руководителей рабочего движения в Чикаго; вместе с тремя другими деятелями рабочего движения был повешен 11 ноября 1887 г. Парсонса и его товарищей облыжно обвинили в том, что они во время демонстрации на площади Хеймаркет-сквер 4 мая 1886 г. бросили в полицейских бомбу. В действительности бомба была брошена провокаторами.
, а Том Муни [23] Муни Том (1882–1942) — известный деятель американского рабочего движения. Власти Калифорнии возвели на Муни и его друга Биллингса ложное обвинение, будто бы они бросили бомбу во время военного парада в Сан-Франциско 22 июля 1916 г.; Муни был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным тюремным заключением. Он провел в тюрьме более двадцати лет.
— в тюрьме. Судьбу их разделят и другие, но так не может продолжаться вечно. Они убивают нас, потому что они нас боятся: они знают, что нашему терпению придет конец.
— Чьему терпению? Коммунистов?
— Нет, не коммунистов. Рабочих. Те, кто убивают Сакко и Ванцетти, ненавидят коммунистов только за то, что они неотделимы от рабочего класса.
Читать дальше