Джузеппе Бонавири: Замарашка

— Желаю вашей милости хорошо повеселиться.

Вот трубы заиграли, уезжает он, а старый отец, французский король Карл, вышел на балкон под атласный балдахин и кричит вслед:

— Опять на бал? Престола лишу!

Вдруг откуда ни возьмись фея, у Замарашки сердце от радости запело в груди.

— Вот тебе, Замарашка, платье, усыпанное звездами, вот сережки из золота и серебра.

— Ах, спасибо!

Нарядила ее фея, взмыл конь крылатый в ночное небо, и полетела Замарашка при свете восходящего полумесяца над крышами домов, где спали усталые крестьяне.

Едва она вошла в залу, всю залитую ярким, точно солнечным, светом, все вокруг зашептали:

— Она, это она!

Подходит к ней Руджеро, ведет в круг танцевать. Пока перехватывали они в танце руки, удалось ей снять перстень у него с пальца. Тут же она выходит под благовидным предлогом, и несет ее конь обратно через широкую реку, посеребренную лунным сиянием.

Наутро говорит молодой принц Замарашке:

— А ведь та красавица вчера опять была и украла у меня перстень с королевской печаткой.

— Что же мне вам сказать, ваша милость? Я тут при курах да при петухе состою, а вы в другой раз глядите в оба.

Ладно. Проходят еще пятнадцать дней, один на другой похож, как бусинки в четках. Руджеро снова ей говорит:

— Знаешь, Замарашка, я вечером на бал еду. В бывший замок нашего заклятого врага короля Фридриха.

— Хвала вам, Ваше королевское Высочество, хвала Господу, вседержителю земли и тверди.

— Ха-ха-ха! — смеется он. — Где это ты выучилась так говорить?

Уезжает юный принц в своем великолепном шлеме, за ним и юная Замарашка отправляется в путь, уносит ее крылатый конь через бронзовые врата в высь поднебесную. Прибывают они в замок, откуда смотрел когда-то Фридрих, как пламенеют закаты над Минео — нашей деревней, — как спускаются на горные пастбища вечерние сумерки. Но не об этом речь.

Увидел ее Руджеро, приглашает танцевать, а сам думает: уж на этот раз буду глядеть в оба, не дам себя провести.

Но она, пока кружились в вальсе до упаду, сняла у него с камзола золотую цепь. Хватился принц, да поздно, уже в королевских покоях.

— Господи Иисусе! Разве такую перехитришь, когда у нее каждый раз новое на уме.

Настал лучезарный день, и говорит Руджеро служанке:

— Слыхала, Замарашка, та красавица-то цепь золотую у меня украла.

— Так она до нитки вас оберет, ваша милость.

— Была бы она мужчиной, я бы ее мечом пополам разрубил, а с этой чертовой ведьмой как мне сладить?

Долго ли, коротко ли, захотелось Руджеро сладкого пирога, да чтобы он был на меду, с корицей и со всеми душистыми травами наших гор.

— Замарашка, а Замарашка, — говорит, — приготовь мне сладкий пирог и положи в него яйца от каждой птицы из моего сада.

А в королевском саду и воробьи водились, и куропатки, и скворцы, и райские птицы.

— Слушаю, ваша милость.

Отыскала девушка в ветвях лавра и ладанника птичьи гнезда, набрала зеленых, желтых, красных яичек, замесила тесто ловкими руками, слепила из него пирог и начинку положила по своему вкусу.

Вот кричит принц с парадной лестницы:

— Замарашка, эй, Замарашка, готов ли пирог?

— Несу, ваша милость.

Стала королева-мать пирог резать, вдруг — что такое? Глазам своим не верит: перстень!

— Как сюда перстень попал? — спрашивает принц Замарашку.

— Почем я знаю, ваша милость?

— Разве не ты пирог пекла?

— Я, ваша милость, только про кольцо ничего не ведаю.

Поохали-поахали, дальше живут.

Прошло еще время, и принц Руджеро, рыцарь орлиного пера, опять говорит Замарашке:

— Хочется мне сладкого пирога.

— Будет пирог вашей милости.

Нарвала она трав душистых, собрала яиц из королевского сада, купила у великого искусника пекаря Тури Казаччо муки самого тонкого помола, замесила тесто.

Как показалась из разрезанного пирога сверкающая цепь, закричал принц Руджеро:

— Это дело рук проклятых сарацин. Повелеваю выгнать всех до единого с моих земель! Чтобы и духу их тут не было!

Ладно. Через десять дней снова он требует сладкого пирога; и когда разрезал его собственнолично, нашел внутри золотые часы, что своим ровным тиканьем отмеряли время. Закричали тут в один голос принц Руджеро и старый король Карл:

— Смерть сарацинам!

Но не знали они того, что исстрадавшийся, замученный вечным голодом народ поднялся по всей земле сицилийской против короля. Народ — что река: не остановишь. Стали французов убивать, а у тех от страха глаза повылезли, язык отнялся.