Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Вдруг перед глазами у консула возник огромный петух, он хлопал крыльями, кукарекал, скреб когтями. Консул поднял руки, замахнулся, а петух нагадил ему прямо в лицо. Начальник над садами приблизился, и консул с размаху ударил его в переносицу.

— Отдай мои письма! — услышал он свой крик, обращенный к начальнику над трибунами, но радио заглушило его голос, и тут же раскат грома заглушил радио. — Вы мразь. Вы грязь.

Вы убили индейца. Бросили его подыхать на дороге, будто это несчастный случай! — кричал он. — Все вы тут замешаны!

А потом явились другие молодчики из вашей банды и увели его коня. Отдайте мои бумаги!

— Бумаги. Сволота. Нет у тебя никаких бумаг.

Консул вскинул голову, и в лице начальника над трибунами ему смутно померещились черты Ляруэля, и он ударил в это лицо. А в начальнике над садами он увидел собственное свое подобие и ударил его; а в начальнике над муниципалитетом ему почудился тот полицейский, которого сегодня чуть не ударил Хью, и он ударил его тоже. Часы на площади лихорадочно пробили семь. Петух хлопал крыльями перед глазами, застилая все вокруг. Начальник над трибунами рванул консула за отвороты пиджака. Кто-то навалился сзади. И хотя он отчаянно сопротивлялся, его волокли к двери. Светловолосый молодой человек снова появился в баре и помогал его тащить; Дьосдадо, неуклюже перепрыгнув через стойку, набросился на него; Рой Мух злобно пинал его под колени. У дверей консул схватил со столика мачете, замахнулся в ярости.

— Отдайте письма! — закричал он.

Куда подевался этот треклятый петух? Надо бы отсечь ему голову. Спотыкаясь, консул отступил за дверь, на улицу. Продавцы газированной воды, которые убирали свои тележки под навес перед грозой, остановились и глазели на него. Нищие бесстрастно повернули головы. Часовой у казарм словно окаменел. Консул вне себя выкрикивал слова, сам едва ли понимая их смысл:

— Только бедняки, только по воле божией, только попранные и униженные, только нищие духом, старики, что несут на себе отцов своих, философы, что страдают и плачут, поверженные во прах... Америка, может быть, Дон-Кихот... — Он все размахивал клинком, но нет, подумал он, ведь это сабля, что была в комнате у Марии. — ...Хоть бы вы перестали вмешиваться, перестали бродить вслепую, как лунатики, перестали спать с моей женой, но только нищие и обреченные... — Консул выронил мачете. Он пятился, спотыкаясь, и наконец упал на траву

у края газона. — Это вы украли коня, — повторил он.

Начальник над трибунами смотрел на него сверху. Санабриа стоял рядом, мрачно почесывая щеку.

— Ты есть северный американ, — сказал начальник над трибунами. — Или англичан. Еврей. — Он сощурил глаза. — Для какого дьявола ты здесь? Ты, pelade. Это очень вредно твоему здоровью. Я стрелял двадцать человек. — Слова его прозвучали угрожающе и вместе с тем почти доверительно. — Мы сделали дознание через телефон, — правильно я говорю? — что ты есть преступник. Хочешь служить в полицейских? Я сделаю из тебя полицейского в Мексике.

Консул медленно поднялся па ноги и стоял пошатываясь. Он увидел коня, прилизанного к дереву. Теперь, в электрическом зареве, конь предстал перед ним явственно, весь целиком: веревочная уздечка, гладкая деревянная лука седла, украшенная бахромой, седельные сумки, потник, подпруга, рана на лоснящейся ляжке, клеймо с семеркой на крестце, металлическая пряжка, поблескивающая, как топаз, при свете, который падал из дверей бара. Неверными шагами он пошел к коню.

— Я из тебя кишки выпущу, — пригрозил начальник над трибунами и схватил его за шиворот, а начальник над садами угрюмо кивнул. Консул высвободился, изо всех сил рванул поводья. Начальник над трибунами шагнул в сторону, взялся за кобуру. Он выхватил револьвер. Другой рукой он подал знак отойти каким-то людям, боязливо наблюдавшим происходящее. — Я из тебя кишки выпущу, ты, сволота, — повторил он, — ты, ре1аdо.

— Я бы на вашем месте поостерегся, — тихо сказал консул, оборачиваясь к нему. — Ведь это кольт семнадцатого калибра, верно? От него разлетаются стальные осколки.

Начальник над трибунами оттолкнул консула в темноту, сделал два шага за ним вслед и выстрелил. Молния ослепительным зигзагом рассекла небо, и консул, пошатнувшись, на миг увидел высоко над собой громаду Попокатепетля в изумрудных снегах, в лучистом сиянии. Начальник над трибунами выстрелил еще дважды, неторопливо, хладнокровно. Громовые удары грянули далеко в горах и совсем близко. Конь, освобожденный от привязи, встал на дыбы; мотнув головой, он ринулся в сторону и с неистовым ржанием ускакал в лес. Сначала консул почувствовал странное облегчение. Ему стало ясно, что это конец. Он упал на одно колено, застонал и ничком повалился в траву.