— Готов по мере моих сил, — ответил с достоинством протоиерей и приложил руку к тому месту, где у него на груди висел наперсный крест.
После Лупинскаго заговорил судья.
— Ваше влияние, отец Илья, на паству таково…
— Что мы на вас возлагаем все надежды! — докончил Петр Иванович и, не давая священнику возразить ни слова, стал с жаром объяснять, как все надо сделать.
План был очень прост: отцу протоиерею надлежало, не теряя времени, съездить в деревню Сельники и там убедить крестьян, что они никогда «пану маршалку» ничего даром не доставляли и — самое главное — ничего подобного никому не говорили. Протоиерей видимо колебался: расправив свои завитые волосы, он готовился что-то возразить, когда явившаяся кстати «пани маршалкова» пригласила закусить. Все перешли к столу, в соседнюю комнату, и там, под неотразимым влиянием подноса с закуской, протоиерей, не умевший устоять против соблазна старой водки и портвейна, поддался духу лжи и, вместе с Петром Ивановичем, напутствуемый юридическими познаниями судьи Ивана Тихоновича, подкреплявшего каждое свое слово наизаконнейшей ссылкой, — они сочинили такую стратегическую махинацию, которая решительно должна была уничтожить весь военно-прокурорский комплот Шольца и Зыкова.
— Покажут, покажут все, что угодно! — развязно говорил про крестьян подвыпивший иерей, ручаясь за свою паству.
— Кто их знает, могут пожалуй, упорствовать, — заметил предусмотрительный судья.
— A в таком случае, вы их, батюшка, по своему припугните, — сказал исправник: — геенной огненной, что-ли, там…
— Нет-с, позвольте, — остановил его почтительно г. Скорлупский, до сих пор молчавший: — в таком случае им можно будет внушить, что деньги, следуемые им за дрова, поступали на сельское училище, или другие какие общественные нужды!
— Нет, именно на училище! Бесподобная штука! — воскликнул развязно отец протоиерей и, вскинув широкими рукавами своей рясы couleur eveque, налил себе рюмку лафита. — Так и скажем!
— И это совершенно верно, — сказал без всякого смущения Петр Иванович: — школьное дело было мне всегда близко, и отцу Илье, как законоучителю, известны все мои пожертвования.
— Готов засвидетельствовать перед лицом всего мира, — сказал растроганный протоиерей, опоражнивая свою рюмку, и почувствовав, что у него навертываются беспричинные слезы, он стал прощаться.
Лупинский проводил его до самого крыльца и там еще раз крепко пожал руку. И отец протоиерей был так тронут вежливостью «пана маршалка», его завтраком и лафитом, — что тут же, на последней ступеньке крыльца, окончательно решился принять на свою душу не только все мнимые пожертвования Петра Ивановича на школы существующие, но даже и такие, которые, подобно школе в Сельниках, существовали только в воображении этих почтенных людей.
Проводив гостей, Петр Иванович повеселел. Но он окончательно успокоился лишь тогда, когда узнал, что к ротмистру Зыкову являлся на днях сельский староста той деревни, откуда был доставлен овес, и от имени общества заявил, «что мужички, мол, тогда сдуру про овес сболтнули, a „пан маршалок“ не то, что овсом или там дровами — зерном не попользовался за все свои милости.
— Я выслушал этого Иуду, — рассказывал потом негодующий Зыков Орловым, — и признаюсь, от души таки спустил его с лестницы. He мог выдержать! Ведь, подлец, своих продал, да еще небось и сребреников не взял, так, из одного страха рабского!
— Боже мой! до чего довел! — сказала Татьяна Николаевна.
— Нет, вы скажите, до чего сами дошли разбойники! — И Зыков энергически погрозил» кулаком в пространство.
A вечером, Колобов сообщил Егору Дмитриевичу, что «пан маршалок» подал на Зыкова за клевету жалобу, копию с которой обещал, с помощью старика Гусева, достать и принести Орловым.
В городе началось уголовное дело.
Петру Ивановичу Лупинскому решительно в последнее время не везло: не успел он направить, как следует, дел с овсом привлечением под суд ротмистра Зыкова, как в «Недельном Обозрении» газет, где некогда описывалась история сосновского бунта, появилась корреспонденция о наборе.
Во всем городе только двое получали «Недельное Обозрение» и номер читался на расхват, корреспонденцию многие даже списывали; и услужливому Ивану Тихоновичу только к вечеру, через посредство нескольких лиц, удалось отправить зачитанный номер к Лупинскому.
Петр Иванович, слышавший от Гусева, «что в газетах что-то есть», томительно желал знать, что именно напечатано, но, соблюдая этикет, показывал, что вовсе этим вздором не интересуется; но он им интересовался до такой степени, что готов был отдать Бог знает что, лишь бы ускорить минуту чтения. Наконец, эта минута настала: завидев судейского сторожа с бумагой в руках, «пан маршалок», едва владея собой и позабыв все свое достоинство, выбежал на крыльцо.
Читать дальше