Борис Кундрюцков - Казак Иван Ильич Гаморкин. Бесхитростные заметки о нем, кума его, Кондрата Евграфовича Кудрявова

Ох, — молют казаки, — тебя-а. Апп-чхи!! Тебя — Никодимуш а, пусти только душеньки на покаяние. Только не дыми, отец родной.

Одел Никодим на себя папаху Атаманскую и шашку драгоценную и пошел в Ста-нишное Правление. А трубку о каблук выбил п за пояс заткнул…

Так-то вот, и стал он Атаманом.

И вот под этим-то атаманом и жили Игнат да Тараска. Были они одни — одинешеньки, нежанатые — холостые, и был Игнат светлый в волосах, а Тараска чернявый и загорелый.

Лето в тот год было жаркое-прежаркое и казаки больше в куренях сидели, даже в

Главное Войско не ездили, где Войсковой правил.

Проедишь по степи две версты, конь язык высунет, как пес, и дальше идти не может.

Известное дело, спрашивается — куда в такую жару пойдешь?

Дон омелел и рыба горой пошла, звери и те в норы позабивались, по балкам и колдобинам попрятались.

И загрустил Игнат с Тарасом. Стало им от той великой жары скучно — пришли к атаману…

— Отпусти ты нас, Атаман, погулять по белу свету — тошно нам в станице.

— Да куды-ж вы в такую жару пойдете?

А туды… — махнул Игнат на Восток рукой.

— Ну, што-ж идите, да к осени ворочайтесь — в поход пойдем; басурманов бить, на зиму зипунов доставать. Должон я Войсковому всех казаков с собой привести. Не вернетесь ко времени, пымаю — чубы выдеру.

Говорит, а сам трубкой — пуф-пыф.

Чихнули от табачища Игнат и Тараска, сказали: прийдем, бывайте здоровеньки… да и пошли снаряжаться в путь-дороженьку.

А как убрались, сели на коней и стали выезжать, нагнулся Тараска до земли и сорвал на ходу два зеленых лопуха. Стал тут смеяться над ним Игнат:

— Я шашку привязал, а ты лопух взял, я пику свою в руку, а ты — зеленую траву.

А Тараска говорит:

— И мое оружие не плохое.

Пошли они по шляху. Идут шажком, промеж себя разговоры ведут. Проехали с версту — качнулся под Игнатом конь… А был у него конь рыжей масти, тавро у коня — кружочек — Агима-Джана конь, отбил его Игнат у нагая в лихой схватке.

— Што спотыкаешься? — прикрикнул на него Игнат и нагайкой коня хлестнул.

А Тарас увидал, што и его конь слабеет, покрыл ему голову лопухом и себе другой лопух на папаху прицепил. Едет себе, посвистывает, сусликов подразнивает. А те в норки попрятались, одни хвостики на солнышко повыставляли. Хвосты-то у них холодные и летом и зимой.

Тут Нюнька перебила отца:

— Отчего у них хвостики холодные?

Иван Ильич усмехнулся, погладил ее по

голове. Потом продолжал.

Игнат смеется— разливается.

— Ишь, нарядился как братец.

Едут дальше. Под Игнатом конь вспотел и дрожит, а Тараскин идет, хвостом машет, из под лопуха в степь посматривает. Даже ржет на тонкий голос.

Проехали ешшо версту.

Игнатов конь вздохнул, на дыбки взвился, и на бок свалился. Вывернулся из-под него Игнат. Что же делать?

Остановился Тараска, говорит брату:

— Иди-ка ты домой, стереги курень, на одном коне двум не уехать.

Снял Игнат седло и пошел домой, а Тарас поехал дальше. Едет себе и едет. Мало ли ехал, много ли, долго-ль или коротко, а только стал он клевать носом. Клевал, клевал, да и заснул.

А в Главном Войске шли в те поры великие споры и раздоры.

Вечно спорили казаки, кому у них быть атаманом. Станет Степан — пойдут в поход и погиб Степан — выбирай другого.

Станет Иван — срежет его головушку татарин кривой шашечкой и — нет его — выбирай другого. Так вот они и выбирают все время. А Атаманы — молодец к молодцу. Войско-то Донское людьми богато.

Богатырей — счету нет.

Атаманы всегда вперед, орудуют перначами, крошат на кусочки врагов. Подбавляют казачьей славушки. А славушка-то словно жана: хорошая — дома сидит, дурная — по свету шалается.

Разбрасывают Атаманы свои косточки по степи — этим ли добром скупиться казакам Донским? Стоял бы крепко Казачий Присуд.

Так и выбирают себе все время Атаманов. Выбирут, а он уже и в сыру-землю на покой просится — либо в бою пикой его в сердце, либо стрелой. Так-то вот, выбирают, выбирают, да и разругаются. Иной раз до таких раздоров дойдут — шашки вынимают. Обнажили клинки и теперь, закричали свирепыми голосами:

— Или друг друга побьем и главный городок Раздоры снесем, или Бог нам в нашей смуте великой рассудит и поможет.

И… глядь — идет старичек из-за кургана. Старенький такой, старенький, сморщенный как печеное яблоко, хилится из стороны в сторону.

Идет и таранку грызет; отгрызет кусочек и из баклажки водицей запьет: запьет, усмехнется чему-то ласково и хлебцем закусит.