Станислав Китайский - Рассказ Собачья школа

Из бывшего отцовского кабинета выплыла Наталья, остолбенела, сделала глаза, крутнула головой, будто стряхивая наваждение, — актриса! Все девки — актрисы.

— Ну и ну! —сказала она, присела перед псиной и состроила рожу: — У-у, какие мы страшные! Уф! Кармыш, Ка-армыш... Вот теперь ты, Кармыщ, хлебнешь! Узнаешь, какое золотце тебе в хозяева досталось. Замучит тебя Пашенька. Замучит. Через недельку волком взвоешь. Волченькой...

— Ну, заныла! — оборвал ее Пашка — Собака как собака! Во будет! Женихов твоих гонять научу. Побегаете!

— Ничему ты его не научишь. Учить — это, братец, терпение надо. Папа когда-то с Чарой целыми днями возился. А тебя надолго не хватит.

— Ладно. Все! — сердито сказала мать. — Давай купай его, отведи место, — вон около темнушки, и смотри: на кухню ни ногой! Лапы мыть после каждой прогулки. Кормишь и гуляешь его ты. Понятно?

— Понятно. Пошли, Кармыш.

Мать сердилась. Она придирчиво и раздраженно, нервнее чём, всегда, оглядывала себя в зеркале, подправляла тени на веках, очерчивала канты крашеных губ, взбивала крупные после бигудей локоны, будто сделанные из медной трансформаторной проволоки, роняла по словечку указания на день — каждое слово команднее предыдущего, наконец, сказала: «Я пошла! Смотрите тут!» — и поторопилась скрыться за дверью. Куда и насколько уходила она, никто уже давно не спрашивал.

Пашка шумно вздохнул, разделся до плавок и принялся за собаку.

Наталья вызвалась помочь купать приобретение. Она, Наталья, ничего. Пашка любит ее. Только слишком она умная, слишком взрослая — к Пашке всегда, как к первокласснику, чуть сопельки не вытрет, не крикнет, не турнет никогда, все — «Пашенька, Пашенька. Дурачок мой маленький!» — как же: скоро врачихой будет. А представить ее врачихой Пашка никак не мог, как не мог представить и замужней. А к этому все шло. Здоровенные нахрапистые парни провожали ее до подъезда, иногда заходили домой, сманивали в кино, командовали ею, а она не всегда находилась ответить. И это злило Пашку. Особенно не нравился ему тощий очкастый аспирант, во всем прямой, как оглобля, и самодовольный, как монгольский божок, что стоял у них на книжной полке. Пашка так и говорил о нем: «Иди. Твой бурхан пришел». Самое противное было то, что Бурхан буквально все знал и умел. Даже юбку Наталье сшил же, на материной машинке. Он занимался самбо и каратэ, ездил на черных «Жигулях» и выращивал у себя на даче какие-то диковинные кабачки.

— Я не романтик, — говорил Бурхан о себе, — я прагматик: я знаю, чего хочу и знаю, как этого добиться.

И знал. И добивался.

— До чего же он противный, Пашенька, — говорила Наталья, обнимая Пашку после ухода Бурхана, — до чего дурак! Как с таким жить, спать... Бррр!

— Ну и гони его к свиньям собачьим, — советовал Пашка.

— Нельзя, Пашенька. Нельзя, дурачок мой маленький... Может, я еще и пойду за него.

— Ты что — вольтанулась? За него? Ну и парочка! Ты хоть понимаешь, что несешь?

— А за кого же мне выходить?

— Ни за кого. Институт кончай сначала. Ты же на четвертом курсе всего.

— Умный мой Пашенька. Ни черта ты не понимаешь. И не надо. Тесно нам, Пашенька.

Оно и вправду будто тесно было у них. Это когда все вместе, то и в одной комнатушке жить можно — живут же люди, а когда каждый сам по себе, то и троим в четырехкомнатной квартире тесно. Если говорить начистоту, то он, Пашка, где-то на самом донышке души надеялся, что собака в доме сделает их снова дружными, как было когда-то. Собака в доме — это тебе не кошка какая-нибудь, это — человек! — она требует, чтобы в доме все ладно было.

Они вымыли Кармыша, вытерли досуха чистой тряпкой и стали измерять портновским метром, каждый раз сверяясь с книгой, правильно ли делают. Делали все правильно, но выходило, что по всем статьям это была уже взрослая собака из не самых крупных экземпляров. Это не устраивало Пашку, и они решили, что пес будет еще расти.

Определить экстерьер оказалось труднее. Голова рассматривалась то как пропорциональная, то как длинноватая, спина — то вогнутой, то горбатой, задние лапы то сближенными, то бочкообразными.

— А, пусть, — наконец сдался Пашка, — мне нравится, и ладно.

— Нравится — это мало, братец. Надо, чтобы ему у тебя было хорошо. А хорошо ему будет, если ты будешь знать, чего от него можно требовать, а чего нельзя, и если учить будешь чему надо. Понимать его надо. Кто из вас будет хозяином, а кто собакой — это мы посмотрим. Главное, чтобы ты любил его. Вон он какой симпатяга.