Дэвид Лоуренс - Дочь леди Чаттерли

— Полегче, сестричка. У вас, скажем прямо, отнюдь не лошадиное здоровье. Пощадите свои нервы.

— Они у меня атрофировались. Я, признаться, все что угодно могла ожидать, но только не такой поворот событий.

— Война, мисс Меллорс. Ни вы, ни я ни от чего не застрахованы.

— Понимаю. И все-таки любым страданиям должен быть предел. Даже самое мужественное сердце может не выдержать и…

Клэр замолчала и отвернулась.

— Приезжайте к нему почаще, — сказала мисс Элертон. — Он вам всегда рад. И вообще я должна сказать, сестра Меллорс, вы из той породы людей, которые доставляют окружающим радость.

На этом они и расстались.

Оказывается, я могу доставлять людям радость, думала Клэр, глядя на сумеречный зимний пейзаж за окном поезда. А вот себя радовать так и не научилась. И родителей тоже. Как все странно.

Она все думала о том, что сказал ей при расставании Колин.

Они стали друзьями с первого взгляда. Они нуждались друг в друге, но, разумеется, Ивлин она ему заменить не сможет. Говорят, любовь это и дружба тоже. Но дружба это еще не любовь…

Теперь Клэр часто наведывалась в «Лебединую долину».

Конни отметила перемены, случившиеся с дочерью за последнее время — она превратилась в настоящую соломинку, а в глазах столько неизбывной печали. Но в то же время Конни вынуждена была признать, что дочь окрепла духом и стала гораздо спокойней. И ее это очень радовало, особенно если вспомнить, что еще совсем недавно Клэр вспыхивала, как сухая солома, от любого невзначай брошенного слова. Теперь же она подчас казалась даже чересчур невозмутимой.

— Девонька так много пережила в последнее время, — комментировал эту перемену Оливер Меллорс. — Смерть молодого Пиверела и миссис Тэлбот потрясли ее до глубины души.

— Бедненькая моя, — качала головой Конни. — Скорей бы ей встретился суженый. Ей так необходимы ласка и забота. Совсем она, родненькая моя, исстрадалась. В чем только душа держится.

— Ну, я бы этого не сказал, — возразил Оливер. — По-моему, она мужает не по дням, а по часам. Кон, девонька, у нашей ласоньки все идет как надо.

Приближалась весна. Уже расцвели подснежники. А скоро и разноцветные крокусы запестрели в палисаднике Конни. С моря подули теплые влажные ветры.

Переменчивой и сырой выдалась весна.

Клэр навещала Колина раз в неделю. Он уже почти пришел в себя после смерти Ивлин. Как она и предполагала, его здоровая натура одержала верх. Но впереди его ждали муки и страдания, ибо одна операция следовала за другой. Едва он успевал залечить раны после очередного «налета» сэра Артура, как на подходе был другой.

Боль физическую Колин преодолевал с завидной выдержкой и даже легкостью. Медперсонал госпиталя давно и навсегда записал капитана Тэлбота в герои.

Сперва он только и говорил с Клэр об Ивлин. Его навестили кое-кто из ее близких и друзей. Соболезнованиям не видно было конца.

Но вот наступил день, когда он даже не вспомнил Ивлин. Клэр знала, он ее не забыл — просто наконец смирился с потерей. Отныне он сосредоточил все свои помыслы на скорейшем выздоровлении. На днях его демобилизуют из армии. Он возобновил занятия филологией и уже без содрогания смотрел на себя в зеркало. Они с Клэр частенько и подолгу обсуждали результаты проделанных над его внешностью операций.

Близилось лето, а Колин все еще лежал в госпитале. Но мужеству этого человека, казалось, не было предела.

И вот наступил день, когда он смог наконец снять свои темные очки. Его веки снова обрамляли ресницы, а покрытое шрамами лицо уже казалось не столь безобразным. Это было человеческое лицо. Правда, таким, как прежде, ему никогда не быть, и Колин об этом знал. Того Колина, в которого страстно влюбилась Ивлин, больше не существовало.

— А у нашего старикана золотые руки, да? — как-то заметил Колин и подмигнул своему отражению в зеркале. Клэр в эту минуту он показался юным и очаровательным.

— Да, руки у него золотые, — согласилась Клэр. И в который раз подумала о том, что Бог недаром забрал к себе Ивлин — вряд ли бы ей удалось сохранить любовь к этому новому Колину.

К июню сорок пятого года в Европе воцарился долгожданный мир.

Кончилось кровавое противостояние целых государств и народов. Но еще не прозвучали заключительные аккорды этой дьявольской симфонии — не упали пока на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы.

Смолкли зловещие вопли сирен воздушной тревоги. Раненых становилось все меньше и меньше, наконец их поток совсем иссяк. И у медперсонала появилась возможность перевести дух.