Мария Пуйманова - Жизнь против смерти

Эта книга не ставит себе целью перечислить все пинки, тумаки и удары, которые омрачали жизнь, уродовали и убивали невинных людей только за то, что они говорили не на языке нацистов, только за то, что их форма носа и черепа не соответствовала предписанию господ «высшей расы», придуманному для того, чтобы было удобнее грабить людей; не будем описывать зверства, какие позволяли себе животные, спущенные с цепи, в нацистских джунглях, — они неописуемы, — не станем измерять колодцы пролитой мучениками крови. Ведь мы не измерили бы и не подсчитали бы всех страданий, мы утонули бы в слезах. Цель этой книги заключается в ином: она изображает достойный удивления мир, который утверждает веру в человека и говорит о человечестве. Голодные узники, добывавшие себе пропитание на свалках, несмотря на все унижения, несправедливость, стремление фашистов оглупить и оболванить людей, несмотря на все опасности и ужасы, сохраняли ясную голову, свет в душе, видели цель перед собой, удерживали дружескую преданность и, как в эстафете, передавали друг другу жезл свободы. Гамза был одним из них, и Божек еще расскажет о нем.

Митя вернулся из школы «взвинченный». Барборка и бабушка попытались узнать, в чем дело. Но чем настойчивее они расспрашивали, тем больше замыкался мальчик. Нет, ни за что он не скажет, что с ним случилось. За обедом он дерзил и так мерзко отвечал бабушке, что Еленка напустилась на него:

— И тебе не стыдно, Митя? У бабушки дедушка в Ораниенбурге, а ты ее обижаешь.

— Он и мой дедушка, — не сдавался Митя.

Нелла, как ни было ей грустно, улыбнулась хитрому внучонку.

— И папа у меня в Америке.

Еленка строго посмотрела на сына.

— Это не дает тебе никакого права грубить бабушке. Бабушка — моя мать, и я не позволю обижать ее. Выйди вон из-за стола.

— Ну, оставь его, — тихо сказала пани Гамзова.

Еленка сделала вид, что не слышит.

— У нас в семье есть и другие грубые люди, — пробормотал Митя, встал и вышел из комнаты.

— Кого он имел в виду? — спросила удивленная Нелла.

— Пусть думает о ком хочет, дерзостей я ему не спущу.

— Ты слишком строга с ним. Что это за детство у ребенка!

В семье Гамзы было невесело. В доме отсутствовали двое мужчин, и Митя рос своевольным мальчишкой. Ну что ж, строптивость в ребенке, живущем в протекторате, может быть, и неплохая черта характера, но в школе она почти не проявлялась, а дома от нее страдали без вины виноватые. Бабушка Гамзова питала слабость к пальчику, все ему прощала. А у Еленки для него оставалось мало времени. «Это ошибка, — подумала она, — я должна что-то предпринять».

Но Митя сам после обеда явился к матери.

— Мама, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз, — хмуро произнес он свою любимую фразу.

— Сейчас у меня прием, потом визиты. В семь, Митя, хорошо?

Митя предстал перед матерью ровно в семь, с последним ударом часов, суровый, как судья. Он сел на стул возле письменного стола, где иногда сиживали пациенты Еленки во время предварительного опроса, и уставился на нее серьезными темными глазами.

— Мама, — начал он без обиняков по привычке детей Гамзы, — что вы сделали с папой?

«Ага», — подумала Еленка. Она знала, что этот вопрос когда-нибудь возникнет.

— Ничего, Митя, — ответила она спокойно. — Решительно ничего.

— А почему он уехал в Америку?

— Мы думали, что так будет лучше.

Именно такой ответ и был Мите не по душе. Это были ничего не объясняющие слова, которые обожают взрослые.

— Ты знаешь, что сказали мне ребята в школе? — Он посмотрел на мать горящими глазами, как будто хотел спалить ее душу. — Что вы разошлись! — бросил он, точно швырнул гранату в комнату.

Но мать не испугалась.

— Я удивляюсь мальчикам, которым, точно каким-то сплетницам, нечего больше делать, и они интересуются чужой жизнью. Но раз уж они заговорили, так это правда. Да, мы разошлись.

Митю всего передернуло, будто он обжегся.

— Почему же вы даже не спросили меня? — завопил он. — Тебе это все равно? Неужели ты ни капельки не любила папу и так спокойно говоришь об этом?

— Было кое-что похуже, Митя. Когда нацисты пришли в Прагу и когда нам изменили Франция и Англия, а главное, наше собственное правительство…

— А это не измена? И какая! — вскочил Митя. — Вон Стейнеры и Ружички уехали с детьми. Почему он бросил нас здесь? Он поступил с нами просто по-свински.