Жан Жионо - Гусар на крыше

— Что я и собирался сделать. Я ведь и сам очень устал, ну а потому думаю, что вы совершенно правы: воздух тут действительно терпкий. Я согласен, что вино, добавленное в овес, делает чудеса. Вот вам два су, или даже четыре. Очень жарко, и я не хочу, чтобы вы умирали от зависти, глядя, как пьет моя лошадь. А я пойду снова лягу.

— Вы больны? — спросил парень.

— Нет, — ответил Анджело, — а почему вы об этом спрашиваете? — Его поразило выражение страха на лице конюха, который тот даже не пытался скрыть.

— Дело в том, что мне рассказали не слишком приятные вещи. Сегодня ночью умерли мужчина и женщина, и наш врач отправил посыльного к префекту. Может быть, это опасно.

— Ну уж, во всяком случае, ко мне это не относится, и вот вам доказательство. Пойдите к хозяину и скажите ему, чтоб он зажарил мне цыпленка и, как только будет готово, подал его в мою комнату, да еще пару бутылок того вина, что я пил вчера, и купите мне двадцать сигар, вроде этой. Я вам не предлагаю, потому что она у меня последняя, а я сегодня еще не курил.

Анджело поднялся к себе в комнату и закрыл ставни. Он разделся донага и растянулся на кровати. В дверь постучали.

— Это я, — сказал конюх, — я принес вам сигары.

— Тогда входите, — ответил Анджело.

— Ну, я вижу, что вы не мерзнете. Те двое, что померли сегодня ночью, кажется, дрожали от холода. Их пришлось растирать скипидаром. В табачной лавке говорили, что еще кто-то заболел и уже при смерти.

— Да бросьте, не обращайте внимания, умирает только тот, кому положено умереть. Выкурите-ка лучше эту сигару и запейте вашим винцом. И не забудьте дать моей лошади ее порцию.

— Не беспокойтесь, не забуду, — ответил конюх. — Только позвольте дать вам совет: прикройте живот, нужно, чтобы живот всегда был в тепле.

«Он прав, — подумал Анджело. — Мне нравятся жители гор. У них красивые глаза, и они умеют скрывать свои опасения».

Он съел цыпленка, выпил целую бутылку вина, выкурил три сигары и заснул. Проснулся в четыре часа, посмотрел сквозь щели в ставнях. Все было по — прежнему залито глубоким, печальным светом. Он спустился в конюшню. Лошадь уже отдохнула.

— Тот, о ком я говорил, умер, — сказал конюх.

— Не надо думать о чужой смерти.

— Трое за один день — это много.

— Пока дело не дошло до вас, это не имеет значения, — ответил Анджело.

— Если все пойдет так быстро, то ждать придется недолго. Нас здесь шестьсот человек. Ну вы-то, конечно, уедете?

— Сегодня вечером нет, завтра. Вы знаете замок Сер? — спросил Анджело.

— Да, — ответил конюх, — это по ту сторону горы, за Нуайе.

— Далеко это?

— Смотря по какой дороге ехать. Хорошая дорога делает большой крюк. Другая — с такой лошадью, как ваша, я бы не стал и думать — не так хороша, зато много короче. Видите, она начинается вон там, прямо перед нами, и вместо того, чтобы делать поворот у перевала Мегрон, тихонько ползет вверх среди буковых лесов и через узкое ущелье прямехонько спускается с другой стороны к маленькой деревушке, не больше двадцати домов, прямо у дороги. Это Омерг. А оттуда по дороге направо пять лье до замка Сер.

— Сколько же получается в целом? — спросил Анджело. — Мне бы не хотелось повторять вчерашнюю историю. Похоже, опять будет здорово жарко!

— Вы не представляете, какая здесь бывает жара, хоть яйца пеки на солнце. Я бы вам посоветовал выехать в четыре часа утра. А наверху должен быть хоть небольшой ветерок. К десяти часам вы доедете до ущелья, которое называется ущелье Редортье и находится прямо над Омергом. Ну а оттуда, по крайней мере с того момента, как вы выедете на большак, это уже не дорога, а одно удовольствие. К полудню вы можете быть в замке.

Анджело выехал в четыре часа утра. Буковые леса, о которых ему говорил конюх, были очень хороши. Они были разбросаны небольшими купами среди чахлых порыжевших пастбищ и каменистых равнин, уходящих к горизонту волнами лаванды. Тропинка, по которой мягко ступали копыта лошади, полого поднималась по склону горы, и косые лучи восходящего солнца образовывали среди деревьев то глубокие золотистые просеки, то огромные залы с зелеными сводами, опирающимися на множество белых колонн. А за розовеющими вершинами горизонт еще спал, окутанный черно-пурпурной дымкой.

Лошадь шла бодро, и к девяти часам Анджело добрался до ущелья Редортье, откуда была уже видна долина, в которую он собирался спуститься. С этой стороны гора шла вниз крутыми уступами. Вдали он мог разглядеть разделенные на квадраты чахлые поля, пересеченные белым руслом, очевидно, пересохшего ручья, и проезжую дорогу, обсаженную тополями. Пятьсот или шестьсот метров отделяло его от находящейся прямо под ним деревушки, которую конюх называл Омерг. Любопытно, что крыши домов были усеяны птицами. И даже на земле, особенно около домов, собирались стаи ворон. В какой-то момент птицы все разом взлетели и стали кружить в воздухе почти на высоте того перевала, где находился Анджело. То были не только вороны, но и множество птиц с ярким оперением: красные, желтые и даже синие (их было очень много), в которых Анджело узнал синиц. Птичье облако покружилось над деревней и снова мягко опустилось на крыши.