Александр Сеничев - Александр и Любовь

Однако долгожданная степень в кармане, и Александр Львович собирается в обратный путь.

Видя положения дел, профессор уговаривает дочь не возвращаться к мужу вообще. После долгих колебаний Александра Андреевна твердо извещает супруга о принятом ею решении остаться у родителей насовсем. Тот взбешен. Летят письма с увещеваниями, угрозами взять ребенка силой, с лукавыми вывертами. Раз Бекетовым приносят завиральную телеграмму аж от самого ректора Варшавского университета: «Блок тяжело болен. Присутствие жены необходимо» и т. п. Но Бекетовы выстояли: Аля с сыном остались при них. И, естественно, с первых же дней Саша становится средоточием жизни всей семьи. В доме царит культ ребенка. К весне усилиями домашних и умениями доктора мальчик превращается-таки в крепкого бутуза. Но привнесенная первыми месяцами жизни крайняя нервность останется с ним уже навсегда. «Нервное истощение» станет единственным диагнозом практически до самой смерти поэта. Не находя никаких иных опасностей, врачи будут неизменно ссылаться на крайнее «нервное истощение» и рекомендовать ему заграничные купания. «Нервное истощение» станет дежурным персонажем в его письмах и дневниковых записях. Это, конечно, не будет ипохондрией в чистом виде, но некая программная заданность недуга все же налицо.

Всеобщий любимец, Сашенька не был, конечно же, обделен и вниманием деда. Вспоминали даже, что одно время лишь профессору Бекетову удавалось убаюкать малыша, подолгу прохаживаясь с ним на руках по зале. Во всех же прочих случаях мальчик пребывал исключительно в заботливых и ласковых руках прабабушки, бабушки, теть, многочисленных нянь и, конечно же, мамы. И воспитание получил соответствующее. Обласканный и превозносимый, он вырастал, может быть, и не вон из рук каким баловнем, но известный отпечаток на характер будущего поэта такое детство не наложить не могло.

Из тетушкиных записок: «Большой забавник и выдумщик, но капризник». Эта реплика позволяет нам сэкономить пару-другую страниц и не слишком подробничать о проказах и выкрутасах Блока-ребенка. Упомянем лишь, что «порывы веселости, смеха, причуд сменялись у него. вспышками гнева». Упомянем и не забудем.

Лет до трех домашние звали Сашу не иначе как Бибой (мама так придумала), а Биба маму - «мамой-мамиселькой». Ласкался, жался к ней постоянно, то и дело целовал руки. Отличался Бибочка завидным аппетитом. Хотя «кушать котлетки и пить молоко» его приходилось заставлять. Огромных трудов стоило и уложить мальчика спать. Неспокойный сон ребенка отмечали все близкие. В одном из писем мать жаловалась, что по ночам Биба вертится, встает на корточки вниз головой и выдумывает всякий вздор. Лет четырех малыша с бабушкой, мамой, тетушкой Марьей и няней Соней (любимой Сашиной няней) отправили на полгода в Италию - на полезные ему морские купания. Купания эти, надо сказать, были лишь лукавым предлогом. Профессор услал своих женщин за границу не столько за здоровьем внука, сколько из желания разлучить Алю с очередным из ее особенно настойчивых воздыхателей. Поскольку даже после разрыва с отцом Саши Александра Андреевна продолжала оставаться «легкомысленной женщиной», тянущейся к цыганщине, ресторанам и прочим весёлостям, и дефицита в ухажерах, несмотря на статус соломенной вдовы без приданного, не испытывала. Но это мы опять же - мимоходом, чтобы не удивляться потом и блоковскому стремлению в кабаки и к легким связям. Это -наглядно наследственное.

Одним словом, детство нашего героя было нормальным детством нормального дворянского барчука и ректорского внука.

Лет около пяти знаменитая прабабушка Александра Николаевна Карелина (вдова известного путешественника и исследователя Средней Азии Г.С.Карелина) выучила малыша чтению. Вскоре Сашура самостоятельно освоил письмо. При этом, даже уже освоив чтение, он обожал, чтобы ему читали вслух. И ему читали, читали, читали...

Благо было кому. В бекетовском доме писателями числились буквально все. За исключением разве что нянь. И бабушка Елизавета Григорьевна, и три из четырех ее дочерей -Екатерина, Александра и, соответственно, Мария - были профессиональными литераторшами и переводчицами. Блестяще владея французским, испанским, английским, немецким и польским, они активнейшее переводили Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура, Бичер-Стоу, Голдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, Вальтера Скотта, Брета Гарта, Жорж Санд, Бальзака, Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лесажа, Монтескье, Стивенсона, Хаггарта, Золя, Мюссе, Доде, Бодлера, Верлена, Жюль Верна, Андерсена... Знаменитые некогда «144 тома» издания Пантелеева - во многом результат переводов Е.Г.Бекетовой и ее дочерей. Не говоря уже о том, что Елизавета Григорьевна была лично знакома с Гоголем, Достоевским, Аполлоном Григорьевым, Майковым, Полонским, Львом Толстым, переписывалась с Чеховым. Вообще, было бы даже подозрительно, не прояви ребенок в таком окружении интереса к творчеству!